Сергей Лукьяненко - Наваждение. Лучшая фантастика – 2022 [сборник litres]

Евсей выдернул из кобуры пистолет и начал палить в пустоту.

– У него ружье! – взвизгнул Григорий, глядя, как медленно поднимает карабин рыжий охотник.

Воздух наполнился гудением, которое стремительно упало до комариного звона.

В три прыжка Петр оказался подле Евсея. Схватил его в охапку и заорал, перекрывая писк:

– Валим, братцы!

Евсей попытался отмахнуться, но Петр упрямо волок его к мосту.

– Я так не уйду! Он мне за Егора должен! За Егора! – прорычал Гаврила. Прянул с места, оттолкнув на ходу кого-то невидимого, и побежал к распластанному менту.

Пуля свистнула, размолотила в пудру аспидный рафинад и выбила пыльный фонтанчик у ног Григория. Раз, подумал он, вспомнив марку карабина.

– У него еще четыре патрона! Ходу, Петр, ходу!

Грохнул еще выстрел, и Григорий втянул голову в плечи. Ноги, не чувствуя боли, понесли его к мосту. У самой реки за спиной раздалось:

– Гриня! Помоги! – Гаврила крутился волчком и отчаянно тряс кнутом, зажатым в ладони. – Она меня укусила! Змея! Она укусила! Отруби ей голову!

Григорий оглянулся. Рыжий упер приклад в песок и, закинув голову, хохотал. Хлопал ладонью по ляжке, тыкал пальцем, указывая на беглецов слепому Юрку.

– Убери ее! Отрежь ей башку! – голосил Гаврила.

Григорий опрокинул его наземь, придавил коленом руку и плашмя сильно хлопнул тесаком по кулаку. Разжал сведенные судорогой пальцы, дернул кнут на себя и швырнул его в сторону.

– Давай за мной!

Вслед им несся хохот мертвого охотника.

Плотная стена тумана, делящая мост надвое, облепила тело. Ноги увязли в киселе, он закупорил уши, забил ноздри, набрался в рот. Задыхаясь и стискивая канатный поручень, Григорий толкал свое тело вперед. Позади сопел и отплевывался Гаврила.

Вдруг по глазам ударили свет и яркая зелень. Как поднявшийся со дна ныряльщик, Григорий хапнул полную грудь воздуха. Чистого, вкусного, пропитанного озоном и корицей воздуха.

– Представляешь, полный автобус детей. Водитель и две воспитательницы, – закончил Петр.

Гаврила тупо уставился на расположившихся у моста Петра и Евсея. Вытянувшись в полный рост, закинув руки за голову, они лежали, как на пикнике, смотрели в Купол и мирно беседовали. Будто и не было рыжего охотника, не было мертвых братцев на том берегу и ничего не было – только тихое журчание речки, упругая луговая трава и мягкий, льющийся сверху желтоватый свет.

– Странное дело, – приподнялся на локте Евсей, – ты такие ужасы рассказываешь, а мне, – сорвал он травинку и сунул в рот, – не страшно. Не жалко и не горько. Мне хорошо. Словно в госпитале, – зажмурился Евсей и улыбнулся, – словно эйфоретиками обкололи.

Гаврила вдруг ощутил, что ему и самому стало светло и покойно, как в прохладную ночь под пуховым одеялом, и губы сами собой растянулись в улыбке.

– Батя, – подал голос Гаврила, – ты на руки свои погляди!

Евсей провел кончиками пальцев по зарубцевавшимся язвам и поднял глаза. Кровяных прожилок в его белках почти не осталось.

– И чего ты расселся? – облокотился Петр о перила. – Пойди пожрать поищи.

Гаврила нехотя поднялся с завалинки. Натруженные к вечеру ноги ныли, но той приятной усталостью, что бывает после хорошей банной парки.

– Как Батя? – кивнул Гаврила на сидящего за низким столиком Евсея.

– Молчит, – пожал плечами Петр. – Сказал только, чтобы дом обыскали и подворье. Воду из колодца брать побрезговал.

Евсей не проронил ни слова с тех пор, как они заметили на пригорке одинокий дом за плетеной оградой. Крашенный белой краской, со всеми своими резными наличниками и оранжевой черепичной крышей, он смотрелся пряничным домиком посреди золотых пшеничных полей. Пустое и словно недавно покинутое жилье не заинтересовало Атамана. Он прошел мимо колодца с опрокинутой вверх дном кадкой, мимо брошенных за калиткой деревянных грабель, мимо детских веревочных качелей, остова турника и остановился перед одинокой грушей, растущей во дворе. Сел за низкий столик в ее тени, ссутулился и подпер кулаком подбородок. Он молчал и, казалось, что-то слушал в наставшей тишине.

Из дровяника раздался грохот падающих поленьев, а потом сдавленный мат Григория.

– А это у тебя что? – Петр кивнул на тускло поблескивающий кругляш.

– Зеркало. – Гаврила удивленно посмотрел на вещицу. Он сразу и не понял, что машинально крутит в руках, вспоминая картинки прошедших суток, пытаясь найти в переполнявшем его умиротворении отголоски боли и горечь потери. – Тут валялось, на скамейке.

Петр сдвинул брови:

– Мы не мародеры.

– Я в дом снесу, – кивнул Гаврила и поднялся на крыльцо. Прошел сени, ступил в комнату и остановился у окна внимательно рассмотреть находку.

Зеркало было простое, не зеркало даже, так – стекляшка в грубой деревянной оправе. Амальгама давно вытекла сквозь трещины, а то, что осталось, рисовало на поверхности радужные пятна.

Красный, оранжевый, желтый.

Каждый охотник, желает… Охотник?

Косые щербины на оправе заплясали, и вдруг привиделось – миниатюрные кони на деревянном кольце; кони, мчащие наперегонки, брыкающие диковинные травы. Они манили взгляд не то красивой работой, не то бисеринами ярких камней в выпученных глазах, манили разом, все, калейдоскопом, табуном.

Каждый охотник желает знать…

А потом их деревянные губы хором фыркнули и заржали.

– Гаврила! Га! – рявкнуло и прокатилось знакомым голосом, потекло патокой. – Врррии! Лла-а! – зашумело летучими мышами под крышей сеней.

Гаврила сжал зеркало. Стиснул белое как мел отражение. Раздался глухой хлопок. Кровь с порезанных пальцев замарала штаны.

Стекло лопнуло вместе с оконным. Осколки посыпались на пол.

– Гав-ря. Гав.

Было не страшно, было больно. Гаврила растопырил пятерню и уставился на залитый кровью треугольник, вонзившийся в пальцы. В осколке зеркала отражался кусок лица. Чьего-то знакомого лица. Лица его…

– На тропу встаю я воина света…

– Ты – пал! О-шиб-ся! Ус-лышь!

– Сохрани, помилуй, укрепи!..

…Наступившая тишина завалила комнату. Гаврила открыл глаза. В пятерне все так же мутно поблескивал кружок амальгамного болота.

– Чего ты хочешь, а? – крикнул он мутному отражению левого глаза. Зеленая уставшая радужка, окруженная пурпурными прожилками белка, смотрела с той стороны напуганно и жалко.

– Слышь, Евсей, да тут целый огород! Картоха, огуречики с помидорчиками! – снаружи подал голос Петр. Помолчал, не дождался ответа и крикнул: – Ну, как там, Гаврила? Нашел чего?

– Нет пока. – Гаврила дохнул на зеркало, протер рукавом и положил в ящик буфета. Дрожащими пальцами утер пот с лица.

– Что ж ты так долго, Гавря? – раздалось сзади.