Женевьева Горничек - Сердце Ведьмы [litres]

Скади осознала первой.

– Так, значит, Девять Миров перемешались между собой из-за того, что естественный порядок во Вселенной нарушен и пребывает в полном хаосе, и теперь все, кто когда-либо умер бесславной смертью, сражаются на стороне великанов? Замечательно.

Хель протянула руку и откинула волосы с лица, и Ангербоду поразил невероятно болезненный вид дочери: лицо её выглядело изможденным, глаза запали, а под ними залегли глубокие тёмные тени, дыхание вырывалось короткими судорожными вздохами.

– Ей нужен отдых, – нервно произнёс Бальдр, и колдунья только сейчас обратила внимание, что его жены Нанны – той, которая была так опечалена смертью мужа, что умерла от горя и была возложена на погребальный костер вместе с ним, – не было с сопровождающим её дочь не-мертвым асгардцем.

– И она его получит, – ответила её мать. – Я позабочусь о ней.

Хель пробормотала что-то неразборчивое, но позволила Скади отнести себя в пещеру и уложить на кровать. Бальдр последовал за ними и, оказавшись внутри, уселся у постели.

– Ангербода, – позвала Скади, выводя подругу наружу, – мне пора идти.

Женщина знала, что та права. Она протянула руку и погладила возлюбленную по щеке, но замерла, когда увидела через её плечо, что волчица сидит рядом с санями.

– Твои олени, кажется, разбежались, – произнесла волчица. – Полагаю, ты не возражаешь, если на их месте окажется старый седой пёс.

– Ты хочешь пойти со Скади? – спросила Ангербода, но в тот же миг обнаружила, что не удивлена. Даже если её щит оказался бы достаточно силён, чтобы защитить и древнюю подругу, та была слишком стара и уже давно устала от своего вечного существования.

– Кажется, это именно то, что мне следует сделать, – ответила волчица. – Погибнуть в битве – славная участь. Уж куда лучше, чем сгореть заживо.

Колдунья не смогла с ней не согласиться.

– Тогда, полагаю, нам стоит попрощаться, мой старый друг, – прошептала она, и волчица лизнула её в лицо, а затем позволила Скади впрячь её в сани старой упряжью, которую Ангербода смастерила для тележки, уже давно занесённой снегом.

А потом Охотница повернулась к ведьме.

Слезы навернулись на глазах Ангербоды ещё до того, как подруга обняла её, и они отчаянно прижались друг к другу.

– Пожалуйста, не уходи, – просьба колдуньи прозвучала почти как всхлип, а плечо Скади намокло от влаги. – Я сумею защитить тебя. Я буду защищать тебя. Просто останься со мной.

– Я не могу, – ответила ётунша хриплым от волнения голосом. – Мертвецы встанут плечом к плечу с великанами. Разве ты не понимаешь, что это значит? Я увижу своего отца на поле боя, и он будет мной гордиться.

– Он и так гордился тобой, – возразила ведьма. – Кто бы не гордился такой дочерью?

Охотница положила ладонь на щёку подруги.

– Даже если ты сможешь защитить меня от огня, это ведь будет ценой твоей собственной жизни, да?

Ангербода в какой-то момент, сама того не сознавая, приняла мысль о том, что сама погибнет. Ей никогда не приходило в голову укрывать заклинанием ещё и себя – её щит предназначался только для дочери.

– Если так, – продолжила Скади, – то как бы я осталась здесь, с Хель, под твоей защитой? Неужели ты думаешь, что я бы смогла просто стоять и смотреть, как ты жертвуешь собой ради меня? – Она покачала головой. – Нет. Никогда.

– Это веский аргумент, – не смогла не признать колдунья.

Охотница наклонилась и пробормотала:

– Так что если есть жизнь после этой, то именно там мы и встретимся снова.

– А если нет? – выдавила из себя Ангербода. Что, е сли я не смогу умереть…

– Тогда на этом всё, – прошептала Скади и поцеловала её в последний раз.

Ведьма цеплялась за возлюбленную, пока та не повернулась, чтобы уйти. Рука её выскользнула из руки Ангербоды, хоть та и тянулась к ней, не желая отпускать. Охотница ушла, не оглянувшись.

Когда великанша и её сани исчезли с поляны, растворившись в лесу, женщина рухнула на колени и зарыдала.

Мне просто… нужно больше времени…

Когда она наконец подняла лицо к небу, то увидела, что солнце и луна уже практически не видны. Это зрелище вынудило её заставить себя успокоиться, восстановить дыхание, подняться на ноги. Ведьма вытерла глаза краем рукава и посмотрела в сторону пещеры.

У неё ещё оставались неоконченные дела.

Когда Ангербода вернулась внутрь, то увидела, что Бальдр пододвинул её резное кресло к кровати Хель и, не сводя с неё глаз, сидит рядом, с каждой секундой становясь всё материальнее.

– Если бы ты оставил меня на несколько минут наедине с дочерью, я бы устроила её поудобнее и переодела в чистую одежду. Не мог бы ты пока принести ещё воды из ручья? Во льду есть прорубь, её сразу видно.

Бальдр, поднявшись, кивнул.

– Хорошо, заодно и дров соберу. – Но когда он наклонился, чтобы схватить деревянное ведро, то его рука прошла прямо сквозь него, и мужчина смущённо добавил: – Если, конечно, получится…

Потянувшись за ведром во второй раз, он оказался достаточно плотным, чтобы суметь поднять его. Затем он вышел из пещеры, прикрыл за собой дверь, и внутри воцарилась тишина.

Ангербода вздохнула, стягивая перчатки без пальцев, которые Хель связала для неё в незапамятные времена, и бросила их на стол. В котле над очагом осталось немного воды после приготовления зелий. Она опустила его ниже к огню, чтобы подогреть, а когда удовлетворилась температурой, достала несколько чистых тряпок, сняла с дочери грязное платье и вымыла её – по крайней мере, верхнюю половину тела.

Лицо Хель всё это время оставалось абсолютно бесстрастным, и она не произнесла ни слова.

– Знаешь, когда ты была маленькой, то вела себя точно так же, – сказала колдунья, натягивая чистое платье через голову женщины, просовывая её руки в рукава и спуская подол вниз, чтобы укрыть тело.

– Как? – наконец переспросила Хел.

– Злилась, когда не могла чего-то сделать сама, – ответила ведьма, поправляя одеяла и меха вокруг дочери. – Впадала в ярость от своей беспомощности.

Взгляд молодой женщины скользнул мимо матери и упал на вязаные перчатки на столе. Она скорчила гримасу.

– Ты всё ещё носишь эти жуткие старые штуковины?

– Почти не снимала с той ночи, когда ты мне их подарила. Они стойко пережили все эти годы, едва ли не так же хорошо, как пояс, сделанный Гёрд, – ответила Ангербода, но дочь лишь отвернулась, скрывая своё лицо.

В конце концов, когда колдунья направилась к задней части пещеры, чтобы взять в кладовой немного оставшейся еды, Хель позвала её с кровати и начала рассказывать слабым голосом:

– Я так злилась на вас обоих. Особенно на папу. Я планировала бросить его в ледяную реку Гьёль [10], из которой никому не выбраться, или в самую глубокую расщелину, когда он наконец заявится в моё царство. Но когда отец появился, он выглядел так жалко, что бездонная яма скорее стала бы для него благом, а не наказанием. Так что я отказалась от своей затеи, всё равно удовольствия бы не получила.