Роберт Джордан - Корона мечей [litres]

Ошеломленная, как в тумане, Элайда проводила Алвиарин взглядом. Открыто призвать его к повиновению? Это означало бы навлечь на себя нападение этих… как она их назвала? Аша'манов. Всего этого не должно было случиться с ней. Только не с ней! Не соображая, что делает, Элайда швырнула бокал через всю комнату, и он вдребезги разбился о стену, на которой висел гобелен с цветочным орнаментом. Схватив обеими руками кувшин, она с воплем ярости подняла его над головой и тоже бросила, расплескав пунш. Предсказание не вызывало никаких сомнений! Она будет!..

Внезапно Элайда замерла, хмуро глядя на крошечные осколки хрусталя, прилипшие к гобелену, и более крупные, рассыпавшиеся по полу. Предсказание. Оно совершенно недвусмысленно обещало ей триумф. Ей! Алвиарин, может, и одержала маленькую победу, но будущее принадлежит Элайде. Тогда можно будет и отделаться от Алвиарин. Только потихоньку и таким способом, чтобы Совет не захотел поднимать шум. Как-нибудь так, чтобы никто не догадался, что тут замешана Элайда, и чтобы Алвиарин ни о чем не пронюхала, пока не станет слишком поздно. Внезапно на Элайду словно снизошло озарение – она поняла, как именно нужно действовать. Алвиарин не поверила бы, если бы ей рассказали. Никто бы не поверил.

Если бы Алвиарин увидела улыбку Элайды теперь, у нее подкосились бы колени. И когда все произойдет, Алвиарин еще позавидует Галине, живой или мертвой.

Остановившись в коридоре, куда выходили двери апартаментов Элайды, Алвиарин в свете стоячих светильников внимательно взглянула на свои руки. Как ни странно, они не дрожали. Она ожидала от этой женщины большего упорства, долгого сопротивления в борьбе. Но начало положено, и теперь нечего бояться. Если только Элайда не узнает о том, что за последние несколько дней по крайней мере из пяти Айя пришли сообщения, в которых так или иначе упоминалось об ал'Торе; о свержении Колавир сообщили агенты всех Айя в Кайриэне, способные держать в руках перо. Нет, даже если Элайда узнает, Алвиарин все равно ничто не грозит – с тем влиянием на эту женщину, которое она имеет теперь. И с Месаной в качестве покровительницы. С Элайдой покончено, не важно, осознаёт она это или нет. Если даже Аша'маны не смогут похвастаться полным разгромом Тувин и всех, кто отправился с ней, – а Алвиарин не сомневалась, что они разнесут их в пух и прах, судя по тому, что рассказала ей Месана о случившемся у Колодцев Дюмай, – все глаза-и-уши в Кэймлине растрезвонят повсюду, как только узнают о случившемся. Плюс еще какое-нибудь чудо вроде появления у порога мятежниц – и Элайду постигнет судьба Суан Санчей, не пройдет и нескольких недель. В любом случае начало положено, и если Алвиарин хочет стать свидетельницей остального, от нее требуется одно – повиноваться. И наблюдать. Не упускать ничего. Возможно, когда все будет кончено, накидка из семи полос ляжет на ее плечи.

Ранним утром, когда солнечный свет потоком вливался через окно, Сине обмакнула в чернила перо, но, прежде чем она успела написать следующее слово, дверь распахнулась и в комнату ворвалась Амерлин. Густые черные брови Сине взметнулись вверх. Она никак не ожидала увидеть Элайду; возможно, даже появление самого Ранда ал'Тора удивило бы ее меньше. И все же она положила перо и спокойно поднялась, опустив серебристо-белые рукава, которые закатала, чтобы не испачкать чернилами. Она присела – ровно в той степени, в какой это уместно для восседающей, которую в ее собственных апартаментах посетила Престол Амерлин.

– Надеюсь, мать, вы не обнаружили какую-нибудь Белую сестру, спрятавшую ангриал. – Сине горячо надеялась, что появление Амерлин не связано с тем, о чем она упомянула. Неожиданная атака Элайды на Зеленых, предпринятая всего несколько часов назад, в то время как большинство из них еще спали, вероятно, до сих пор вызывала возмущенные вопли и зубовный скрежет. На памяти ныне живущих никого еще не наказывали розгами за хранение ангриала, а сейчас это произошло сразу с двумя. На Амерлин, верно, опять накатил один из ее мерзких приступов бешенства.

Но если совсем недавно Элайдой и владело бешенство, сейчас от него, похоже, не осталось и следа. Некоторое время она пристально разглядывала Сине, холодная, точно замерзший пруд, в своем шелковом платье с красными вставками, а потом плавной походкой подошла к резному шкафчику, где на полочке стояли раскрашенные миниатюры из поделочной кости, изображающие членов семьи Сине. Все они давно умерли, но она по-прежнему любила каждого из них.

– Ты не вставала на том собрании Совета, когда меня выбирали Амерлин, – сказала Элайда, взяв портрет отца Сине, но тут же поставила его обратно и взяла портрет ее матери.

Брови Сине едва не поползли вверх снова, но она сдержалась, поскольку взяла за правило не удивляться ничему больше раза в день.

– О том, что Совет восседает, мать, меня известили, когда уже было слишком поздно. – Столько лет прошло, а легкий акцент Лугарда все еще чувствовался в ее речи.

– Да-да. – Отложив портрет, Элайда подошла к камину. Сине всегда питала слабость к кошкам, и резные деревянные фигурки этих животных, иногда в очень забавных позах, теснились на каминной полке. Амерлин хмуро оглядела эту выставку, зажмурилась и слегка вздернула подбородок. – Но ты осталась, – продолжала она, быстро обернувшись. – Все восседающие, которых не оповестили, сбежали из Башни и присоединились к мятежницам. За исключением тебя. Почему?

Сине вскинула руки:

– Что еще я могла сделать, мать? Целостность Башни важнее всего.

«Независимо от того, кто именно в ней Амерлин, – мысленно добавила Сине. – И что она так уставилась на моих кошек, хотела бы я знать?» Конечно, она никогда не задала бы этого вопроса вслух. Серейлле Баганд, прежде чем взойти на Престол Амерлин, была одной из самых свирепых наставниц послушниц – именно в год ее возвышения Сине заработала свою шаль – и стала гораздо более свирепой Амерлин, чем могла бы быть Элайда, что бы той ни взбрело в голову. Сине слишком долго придерживалась определенных правил приличий и они слишком глубоко засели в ее душе, чтобы она могла запросто от них отказаться. И не важно, нравится ей женщина, которая носит полосатую накидку, или нет. Любить Амерлин вовсе не обязательно.

– Целостность Башни важнее всего, – согласилась Элайда, потирая руки. – Ее необходимо сохранить. – (И все же почему Элайда так нервничает? Эта женщина могла своенравно вспылить, иногда говорила очень резко и хлестко, но никогда не нервничала.) – То, что я скажу тебе сейчас, Сине, запечатано Пламенем. – Губы у Элайды скривились, и она раздраженно повела плечами, так что накидка перекосилась на спине. – Надеюсь, ты не забыла, что это означает? Если бы я могла выразиться иначе, чтобы до тебя дошло, насколько важно сохранить эту тайну, я так и сделала бы. – Голос ее был сух, как многолетняя пыль.