Роберт Джордан - Корона мечей [litres]

Во сне ему являлась Колавир, с почерневшим лицом и впившимся в раздувшуюся шею шарфом, на котором она повесилась. Колавир, безмолвно обвиняющая его; а позади нее рядами стояли, тоже молча и пристально глядя на него, все Девы, которые погибли ради него, все женщины, в чьей смерти он повинен. Каждое из этих лиц Ранд знал так же хорошо, как свое собственное, и все их имена – кроме одного. Пробуждаясь от этих снов, он плакал.

Сотни раз он отшвыривал Перрина, и тот летел через Большой зал Солнца, сотни раз им овладевали кипящая ярость и страх. Сотни раз в своих снах он убивал Перрина и просыпался от собственного крика. Почему тот так упорно спорил с ним именно из-за пленных Айз Седай? Ранд старался не думать о них; лучше бы он с самого начала не замечал их существования. Слишком опасно долго удерживать их в плену, и он не представлял, что делать с ними дальше. Они пугали его. Иногда ему снилось, что он снова сидит, связанный, в сундуке или что Галина, Эриан или Кэтрин вытаскивают его оттуда, чтобы избить. От этих снов он просыпался, жалобно скуля даже после того, как убеждался, что глаза его открыты и он не в сундуке. Ранд боялся Айз Седай, хотя правильнее было бы сказать, что он боялся самого себя, боялся, что даст выход страху, гневу, и тогда… Он пытался не думать о том, что может произойти тогда, но иногда ему снилось и это, и он просыпался, дрожа, в холодном поту. Он так не поступит. Он способен на многое, но этого не сделает.

В снах он собирал всех своих Аша'манов, чтобы напасть на Белую Башню и отомстить Элайде. Он выскакивал из переходных врат, исполненный праведного гнева и саидин, и понимал, что письмо Алвиарин было ложью. Он видел: она стояла бок о бок с Элайдой, видел рядом с ними Эгвейн, и Найнив, и даже Илэйн – все с безвозрастными лицами Айз Седай. Они все заодно, потому что он слишком опасен, чтобы предоставить ему свободу. Он смотрел, как эти женщины – за плечами у них годы изучения Единой Силы, а не несколько месяцев под грубым и не слишком умелым руководством – уничтожали его Аша'манов. К сожалению, эти сны обрывались только тогда, когда погибали все мужчины в черном и он оказывался один на один со всей мощью Айз Седай. Один.

Снова и снова Кадсуане произносила свои слова о безумцах, которым чудятся голоса, и он содрогался, слыша их, как от удара кнутом, содрогался, как только вообще видел ее. И во сне и наяву он взывал к Льюсу Тэрину, орал на него, иногда просто вопил, но лишь молчание было ему ответом. Один. И крошечный сгусток эмоций в глубине сознания, который создавал почти явственное ощущение прикосновения Аланны, постепенно превратился в утешение. По многим причинам это пугало Ранда больше всего.

На четвертое утро он очнулся, точно пьяный, после очередного сна о Белой Башне и вскинул вверх руки, защищая воспаленные глаза; ему показалось, что прямо на лицо упал отблеск огня, зажженного с помощью саидар. Пылинки искрами вспыхивали в солнечном свете, льющемся через окно на постель с массивными столбиками из черного дерева с инкрустацией из резной кости в виде клиньев. Вся мебель в комнате была выполнена из полированного черного дерева и драгоценной поделочной кости, вся – с прямыми углами, монолитная и тяжелая – под стать настроению. Некоторое время он лежал, стараясь не уснуть снова, потому что это лишь ввергло бы его в новый сон.

«Ты здесь, Льюс Тэрин?» – подумал Ранд без всякой надежды на ответ. Устало поднялся и натянул мятую куртку. Он не менял одежду с тех пор, как заперся здесь.

Когда Ранд, пошатываясь, вошел в приемную, ему показалось, что он продолжает спать и видит сон, после которого всегда просыпался с чувством стыда, вины и отвращения. Но нет, Мин и вправду сидела в одном из позолоченных кресел, держа на коленях книгу в кожаном переплете. Она посмотрела на Ранда, но он не проснулся. Темные локоны обрамляли ее лицо, большие темные глаза смотрели с обычным настойчивым выражением, отчего их взгляд ощущался почти как прикосновение. Штаны из зеленой парчи обтягивали ее, точно вторая кожа, а куртка, выдержанная в том же стиле, была распахнута, и рубашка кремового цвета вздымалась и опадала вместе с дыханием. Ранд молился, чтобы это оказался сон и чтобы он проснулся. Не страх, не гнев, не вина перед Колавир и не исчезновение Льюса Тэрина заставили его скрыться от всех.

– Сегодня начинается очередной праздник, который продлится четыре дня, – весело сказала Мин. – День покаяния – так они его называют. Неизвестно почему, но этой ночью все будут танцевать. Степенные, медленные танцы – так я слышала, но лучше такие, чем никаких. – Осторожно заложив страницу узкой полоской кожи, девушка положила книгу рядом с собой на пол. – Если швея проработает весь день не разгибаясь, она успеет сшить мне платье. Конечно, все это стоит затевать, только если ты отправишься на танцы вместе со мной.

Его взгляд скользнул в сторону и остановился на прикрытом салфеткой подносе, находившемся на полу рядом с высокими дверями. Одна мысль о еде вызывала тошноту. Нандере было велено никого не впускать, чтоб она сгорела! А уж тем более Мин! Он не упоминал ее имени, но ясно сказал: никого!

– Мин, я… не знаю, что тебе ответить. Я…

– Овечий пастух, ты выглядишь так, точно на тебя недавно накинулась свора собак. Теперь я понимаю, почему Аланна так нервничала, хотя не представляю, как она узнала. После того как пыталась прорваться к тебе и Девы раз пятьдесят отказались пропустить ее, она просто умоляла меня поговорить с тобой. Нандера ни за что не позволила бы и мне войти, если бы ее просто не трясло из-за того, что ты ничего не ешь, но все равно ее пришлось долго уламывать. Ты передо мной в долгу, деревенщина.

Ранд вздрогнул. Образы вспыхнули в его сознании: вот он срывает с Мин одежду и накидывается на нее, точно дикий зверь. Он и впрямь перед ней в долгу, в таком, что вряд ли когда-нибудь расплатится. Запустив пальцы в волосы, он заставил себя повернуться к девушке лицом. Теперь Мин сидела в кресле, скрестив ноги и упираясь кулаками в колени. Как она может так спокойно смотреть на него?

– Мин, мне нет оправдания. Будь на свете справедливость, меня следовало бы отправить на виселицу. Имей я такую возможность, я сам накинул бы себе на шею веревку. Клянусь, я сделал бы это. – Слова Ранда отдавали горечью. Он – Дракон Возрожденный, и ей придется дожидаться справедливости до тех пор, пока не закончится Последняя битва. А он еще мечтает остаться в живых после Тармон Гай'дон! Какая глупость! Он не заслужил этого.

– О чем это ты толкуешь, овечий пастух? – задумчиво спросила Мин.

– О том, как я поступил с тобой, – простонал он. Как он мог обойтись так с кем бы то ни было, а тем более с ней? – Мин, я понимаю, что тебе невыносимо трудно находиться со мной здесь, в этой комнате. – Удивительно, но даже воспоминания о том, как он грубо срывал с нее одежду, не мешали ему помнить ощущение ее близости и то, как шелковиста ее кожа. – Мне даже в голову не приходило, что я просто зверь, чудовище. – Но он именно таков. Ранд ненавидел себя за то, что сделал. А еще больше за то, что ему хотелось повторить это. – Единственное мое оправдание в том, что я и вправду сумасшедший. Кадсуане права. Я слышал голоса. По-моему, голос Льюса Тэрина. Ты можешь… Нет-нет, я не вправе просить, чтобы ты простила меня. Но ты должна знать, что я очень сожалею, Мин. – Он и впрямь сожалел. А руки у него просто ныли от желания ласкать ее обнаженную спину, бедра… Нет, он несомненно чудовище. – Горько сожалею. Я хочу, чтобы ты, по крайней мере, знала об этом.