Илья Слобожанский - Зайтан-Бродяга. Тихий город

Проболтали мы с Серёгой долго. Болтали бы ещё дольше, да проснулся Михалыч, ворчать начал. Злится он сильно, ругает за выпитую водку и за то, что торчим на поляне. Как оказалось, пока я лежал в отключке они уже выпили одну бутылку — снимали какой-то стресс. Разморило и уснули. Погоня за нами, а мы как на курорте. Это Михалыч так сказал.

Называл он меня долбнем, а Серёгу — Сюнделем и членистоногим. Не понравилось мне новое словечко. Может интонация, с которой Михалыч его повторил неоднократно, а может ещё что-то насторожило. Сказал я Михалычу, пару (добрых) слов, перестал он меня долбнем обзывать. А вот Серёга-Сюндель молчит, кивает головой, соглашается.

Разбудили Карлуху и Гуньку, взяли свои вещи и двинулись в путь. Погоня за нами, уходить нужно.

Вышли из леса, перебрались через молодую поросль сиреневицы. Сиреневица — это куст такой. По весне, только-только начинает таять снег, на нём появляются цветочки. Вокруг всё белым бело, а на голых ветках сиреневые цветы висят гроздьями. Красиво. Что-то я увлёкся, нет цветов в эту пору, а болото всегда в одной поре. Огромное, мрачное, куда не глянь камыш поднялся непролазной стеной, коричневые баськи торчат к небу. До локтя они вырастают, и толщиной с кулак. Хорошая штука баська, полезная, спасает от кровососов. Отломаешь кончик подожжёшь, раздуешь, и повалит дымок. Кусачие букашки и комары от этого дыма шарахаются. Наломали басек и побрели дальше.

В зарослях много звериных троп. Узкие, широкие, и все они уводят к воде. Люди на болоте редкие гости, мало кто сюда захаживает, боятся. А кто и приходит, троп сторонится. Кто знает куда и на кого они выведут? Да и незачем по тропам ходить. Чуть в стороне дорога имеется, широкая, из булыжника. Ведёт она через болото на остров к Серому посёлку. Почему Серый, не знаю. Может из-за колокольни, её издалека видать, серая она. На болоте всё серое, мрачное и унылое.

Стоят на острове домишки кособокие, крыши давно рухнули. Зарылись домишки в траву, а она выше окошек поднялась. Колокольня тоже стоит, склонилась на бок, того глядишь завалится. Колокол, в ветреную погоду жути нагоняет. Бамбам-бам, разносится по всей округе. И как-то ладно он бамкает, точно звонарь в него бьёт. Народ всякое про колокольню болтает. Поговаривают — живёт там призрак прежнего хозяина. Он и раскачивает колокол. Раз десять здесь бывал, да так и не решился сходить, проверить. Страшно.

Вышли на дорогу и побрели по колено в воде. По краям от дороги трава выше плеч, а здесь простор, двумя телегами можно разъехаться ещё и место останется. Под ногой ил расползается, ботинки упираются в твёрдый камень. Хорошо идти по дороге, одна беда скользко. Прошли больше полпути, зажгли баськи. Именно здесь начинается самое комариное место, кровососов так много что белого света невидно. Пищат противно, да так громко, что неслышно кваканье жаб и щебета птиц.

Идём-бредём дымом мошек разгоняем. И тут, ни с того ни с сего заныл Карлуха. Коротун тащит по воде свой мешок, забитый под завязку лопатинами шипарей. Шли через бурелом, продирались сквозь кусты крючкаря, даже не пикнул, а тут принялся нудить.

— Укусили за ногу. Болит. Крутит. — Прихрамывая жалуется низкорослый.

— Брось торбу. — Посоветовал Михалыч.

— Нет. — На отрез отказался Карлуха и остановился. — Чего это там? — Спросил Коротун тычет пальцем. Возле мешка расходятся круги. — Бродяга! — Позвал Карлуха. — Иди, глянь-ка.

— Что у тебя? — Не хотел, но вернулся. Торба у меня с мешочками шипарей и две винтовки.

— Да вот. — Карлуха потянул за мешок. Тот чуть подался и снова отполз. — Видал?

— Видал ну и что? Зацепилась твоя торба. Не тащи по воде, на плечо забрось.

— Мокрый он. — Пожаловался мелки, мотает на руку лямку. — Я это. — Карлуха потянул мешок, но тот не поддался. Точно держит его кто-то. — Чего это он? — Мелкий узлом на руке затянул лямку и дёрнул. Мешок подпрыгнул и исчез под водой. Следом за ним пропал и Карлуха. Скрылся под толщей воды только мы его и видели.

На выручку рванул Сюндель. Плюхнулся вводу и выволок Коротуна за ноги. Тащит Серёга-Сюндель мелкого. Тот клюёт головой в воду, жадно хватает ртом воздух.

— Брось. — Хрипит Серёга. Я обронил одну винтовку утонула она. Ухватился за Карлуху тащу что есть сил.

— Бросай! — Горланит Гунька, лупит по воде прикладом автомата и орёт. — Брось мешок! Отпусти!

А как Карлуха его отпустит? Петелька надёжно удерживает за руку. Мешок то появляется над водой, то пропадает.

— Михалыч стреляй! — Прокричал Серёга. Пули вспороли мутную воду, резанули по траве. И всё стихло.

Стоим по грудь в холодном болоте посреди высокой травы, ноги увязли в иле. Дорога осталась далеко позади.

— Сюндель! — Срывая горло орёт Михалыч. — Ползи сюда, вылезайте из зарослей!

— Что это было? — Спешно выбираясь на дорогу спросил Сюндель. Прижал он к себе Коротуна точно ребёнка. Глаза у Карлухи вдвое больше обычного, глядит на воду хлопает глазищами. Лицо перекосило, губы дрожат. Мешок мокрый и грязный волочится позади.

— Скотина, урод!!! — Кричит Гунька опухшими губами, хотел было стукнуть Карлуху. Но Сюндель и здесь проявил отцовскую заботу. Махнул ручищей, отпихнул Гуньку, тот и отступил, завалился в траву. Вскочил как ошпаренный и давай грести автоматом как веслом, нас догоняет, спешит выбраться из зарослей.

— Все ко мне! — Позвал я, как только почувствовал под ногами камень дороги. Стою по пояс в воде, в своей торбе роюсь. Отыскал листья лопухатого, достал зловонный мешочек. Придавил пальцами. — Подставляйте руки. Быстро-быстро!!! — Требую, пачкаю одежду тягучей слизью. Завоняло на всю округу, слизь упала вводу, расплылась смрадным пятном. Мешочек хоть и не велик, с кулак не больше, но то что в нём, имеет огромную силу. Смрад выедает глаза, дерёт горло.

Не знаю сколько прошло времени и как долго мы топтались на одном месте? Может с минуту, может и больше, лично мне показалось прошла целая вечность. Расходятся по воде куги, поднимаются со дна и лопаются пузыри, рождаются и пропадают водовороты. Дважды я почувствовал, как мои ноги ощупывают. Наверное, и моих попутчиков тоже щупают, потому, как и они дёргаются, отступают. Не все конечно. Карлуха восседает на шее у Сюнделя. Как он там оказался я не видел. Но таким напуганным Коротуна я не припомню. Рот раскрыт, волосы слиплись, в глазах ужас.

Только сейчас я заметил, пропали комары, не поют птицы, не квакают жабы. Воцарилась мёртвая тишина. А может, мне это только показалось, не знаю.

Гунька жмётся ко мне. Михалыч и Сюндель стоят рядом. Вертятся с автоматами, следят за водой.

— Спина к спине. — Приказал я и зарылся рукой в свою торбу. Отыскивая зловонный мешочек. — Если что-то вылезет.