Тим Скоренко - Стекло [litres]

«Ну что, – спросил Хозяин с порога, – ухаживали за моим гостем? Кормили? Согревали?» «Да, да», – хором заговорили жёны – старшая, стоя у большого жирника, на котором она подогревала мясо, а младшие – из своих иоронг. «Кормили тебя? Согревали? Ублажали?» – спросил Хозяин у Лелекая. «Да», – кивнул юноша. «Ну, хорошо, – удовлетворённо крякнул Хозяин, – теперь можно и отдохнуть».

Он зашёл в ярангу, сел на мех и махнул рукой. Жёны стали подносить Хозяину еду – самую разную, но неизменно вкусно пахнущую, и Лелекай удивлялся, откуда это всё берётся. Откуда столько оленины, если оленей он не видел и в помине, откуда мантак, если до побережья десятки дней пути, а кита последний раз видели три поколения назад, откуда всё это богатство, если Хозяин приехал и ничего не привёз, пустые руки, пустые сани. И где тогда он был всё это время?

«Угощайся», – сказал Хозяин. Лелекай не мог отказаться – такого изобилия в родном стане он не видел никогда. Он ел вместе с Хозяином, а жёны стояли поодаль и смотрели на то, как мужчины насыщаются. Поев, Хозяин откинулся на мех, положил руки под голову и сказал: «Теперь подремать надо». Внутри у Лелекая всё кипело – он хотел вернуться в родной стан и всё ждал, когда же его спаситель (Лелекай понимал, что без Хозяина он бы погиб) сподобится отвезти его домой. Некоторое время он молчал, но потом решил всё-таки напомнить о себе. Стоило ему открыть рот, как Хозяин приподнялся и сказал: «Ты, видно, домой хочешь. Ну, поехали».

Когда они садились в сани, Лелекай ликовал. Вот сейчас он увидит отца, и мать, и Тиныл, и расскажет им про своё удивительное приключение. Конечно, отец отругает его – и за потерянного оленя, и за то, что оставил стадо без присмотра, но это казалось такой мелочью в сравнении с возвращением домой. Он взял свою одежду, которую женщины привели в порядок, почистили и просушили над травами, и уже собирался выйти из яранги, как что-то кольнуло его в сердце. Он обернулся: Окко-Эн смотрела на него, и он понял, что за три дня успел свыкнуться с девушкой, будто именно к ней он возвращался в родной стан, а не к Тиныл, будто это она должна стать его женой, и нет между ними никакого Хозяина. Но это был лишь мимолётный взгляд, случайная мысль – Лелекай отбросил её и вышел наружу.

Больше он не оборачивался. Сани Хозяина мчались прочь от яранги, а Лелекай смотрел вперёд, мимо спины возничего, в бесконечную сендуху.

Ехали они долго, три или четыре часа, и Лелекай никак не мог уразуметь – то ли он сам на своих двоих сумел пройти такое огромное расстояние, то ли Хозяин солгал ему о том, что его яранга находится по дороге к стану. Впрочем, когда на горизонте появились дымки родного дома, всё это стало неважным. На сердце у Лелекая стало легко-легко, всё плохое осталось позади, впереди его ждали мир и спокойствие.

За сто шагов до крайней яранги Хозяин остановил собак. «Сам дальше дойдёшь?» – спросил он. «А что так? – спросил в ответ Лелекай. – Ты меня в стан привези, отец тебя в гости позовёт, дорогим другом будешь, раз меня спас». «Нет, – ответил Хозяин, – не любят меня в стане, узнают – схватят, собак побьют, меня в холодную яму бросят». «За что?» «Были разные дела раньше, теперь уж нет, да всё в памяти осталось, не простили и не простят. Так что не серчай, а что осталось уж своими ногами доберись».

Лелекай выбрался из саней, тепло попрощался с Хозяином и пошёл к своему стану. Было подозрительно тихо – не лаяли собаки, не кричали дети, и лишь несколько дымков подсказывали, что стан живёт. Лелекай сразу в отчий дом пошёл, полог откинул, а там вся семья спинами к двери сидит – и Гыргол, и мать, и братья, и сёстры. «Я вернулся», – сказал Лелекай, и все обернулись. Странными показались Лелекаю лица братьев и сестёр – будто постаревшими, будто более резкими, но не успел он удивиться, как Гыргол встал и подошёл к нему. Взял его за подбородок, посмотрел справа, слева и сказал: «Уходи». «Куда?» – спросил Лелекай. «Куда знаешь, туда и уходи. Нет тебе тут места». «Это мой дом», – ответил Лелекай. «Это не твой дом!» – закричала мать, а братья и сёстры подхватили: «Не твой! Не твой! Не твой!» Испугался Лелекай и побежал прочь от дома.

Яранга Тиныл была на самой окраине стана – там и осталась, разве что Лелекаю казалось, что она чуть подальше в сендухе стоит. Он нерешительно отодвинул полог, зашёл в холодную комнату, и тут полог тёплой отодвинулся, и появилась Тиныл. Они встретились глазами, и Лелекай не сразу понял, что не так, а потом вдруг понял – на руках у Тиныл был ребёнок, мальчик, лет полутора от роду. «Это… это я», – сказал Лелекай. Тиныл молчала, ребёнок на её руках тоже – он смотрел на Лелекая, а потом отвернулся и уткнул нос в маму.

Лелекай снова бросился прочь. Куда бежать? Что здесь случилось? Почему отец прогнал его? Что за ребёнок у Тиныл? И сама Тиныл изменилась, думал Лелекай, вон как в бёдрах разошлась да подбородок наела. Три дня, три дня всего прошло – что Хозяин с ними сделал? Или он что-то сделал с ним самим?

Оставалось последнее прибежище – яранга Въинэвыт, шаманки. Лелекай влетел к Въинэвыт без предупреждения, не останавливаясь, но шаманка была готова его встретить. Она сидела на противоположном конце яранги на медвежьей шкуре, справа и слева коптили жирники, а перед ней лежал нож. Въинэвыт была молодой шаманкой, ей не исполнилось ещё и тридцати – знания передал ей отец, умерший за несколько лет до того. Давным-давно у Въинэвыт был муж, но он жил с ней всего один год, а потом ушёл в сендуху и пропал; от мужа остался сын – Лелекаю казалось, что ему лет шесть или семь, но теперь он увидел в дальней части яранги десятилетнего мальчишку.

«Садись», – сказала Въинэвыт, и Лелекай сел напротив неё. «Я ждала, когда же ты придёшь», – продолжила Въинэвыт. «Почему?» – выдавил из себя Лелекай. «Ты думаешь, что тебя не было три дня, но тебя не было три года, потому что один день в доме сукиджэврэй чупчэ – это один год в нашем мире». Шаманка объяснила Лелекаю, что спас его сукиджэврэй чупчэ, Хозяин сендухи, владетель чучуна и прочей сендушной нечисти. Она, Въинэвыт, принимая посвящение, встречалась с сукиджэврэй чупчэ в саайтани суулгандэ, небесном собрании, и он был одним из тех, кто резал её мясо на части, варил его, а потом – собирал её тело воедино. «Тебе тут больше места нет, ты мёртвый, а мёртвые не живут среди живых, – сказала шаманка. – Ты будешь приносить несчастье всему стану, будешь нести боль и смерть, непогоду и плохую охоту, дорога твоя – обратно к Хозяину, он и скажет тебе, что делать и куда идти. Неспроста он тебя спас – ты ему зачем-то нужен. Вот тебе с собой нож – это не простой нож, им меня в небе резали на части, и его держали в руках все духи, и сукиджэврэй чупчэ тоже. А что он в руке держал, то и убить его может».