Ли Бардуго - Правление волков [litres]

– Как ты нашел это место? Откуда узнал, что я буду здесь?

– Я не знал. Но я понимал, что надежды встретиться с тобой во дворце нет, а когда услышал рассказы о Лазлайоне… – Он пожал плечами. – Я слышал, что ты частый гость в княжеских владениях. И надеялся, что за этим кроется нечто большее.

– И ты с кем-то поделился своими предположениями?

– Нет.

Николай не знал, чему верить. Казалось невозможным, что человек, чья зловещая тень так долго омрачала его мысли, стоит теперь перед ним во плоти. Никогда ему еще так не хотелось быть обычным человеком. Обычным человеком, который поприветствовал бы этого незнакомца, пригласил бы его на чашку чая или бокал виски, нашел бы время понять его. А не королем.

– Ты не ответил на мой вопрос, – повторил Николай. – Зачем приходить сюда? Зачем искать меня после всех этих лет? Собираешься меня шантажировать? Или пришел убить равкианского короля?

Опьер гордо выпрямился.

– Ты обо мне настолько невысокого мнения?

– Я не могу составить о тебе мнение . Ты для меня чужой.

– Я хотел узнать тебя, – сказал Опьер. – Я держался на расстоянии ради твоей матери. Я ни за что бы не рискнул навредить ни ей, ни тебе. А теперь… я здесь потому, что эгоист, потому что хотел хоть раз увидеть сына, прежде чем исчезнуть.

– Исчезнуть?

– Это лучшее, что я могу для тебя сделать. Единственное, по сути. Я собираюсь стереть себя с лица земли. Пока я живу, я представляю для тебя угрозу.

– Святые вседержители, ты же не хочешь сказать, что кинешься на меч во славу моего трона?

Опьер рассмеялся, и у Николая дрожь прошла по позвоночнику. Это был его смех.

– Я вовсе не настолько самоотвержен. Нет, я отправляюсь в Новый Зем. У меня есть деньги. И время. Все, чтобы построить там новую жизнь. Возможно, я даже обращусь к портным, чтобы начать с абсолютно чистого листа.

– Какая жалость, – вздохнул Николай. – Мы чертовски хороши собой.

Опьер усмехнулся.

– Только подумать, скольким бедняжкам никогда не удастся увидеть это лицо.

– Так… так это на самом деле все, за чем ты пришел? Встретиться со мной?

– Не все. Не совсем все. У тебя есть сводная сестра.

– Линнея.

Опьер, казалось, обрадовался.

– Ты знаешь о ней? Она учится на инженера в университете Кеттердама. Фьерданские законы запрещают напрямую передать ей мое имущество, но я нашел обходной путь. Я лишь прошу… если ты выиграешь войну, я бы хотел попросить, чтобы ты присматривал за ней, взял ее под свою защиту, пусть я так и не смог взять тебя под свою.

– Мне, наверное, понравится быть старшим братом. Хотя я не очень-то люблю делиться.

Даже если Равка проиграет войну, Николай найдет способ связаться с Линнеей Опьер. Это он сможет. Если останется жив.

– Я даю тебе слово.

– Надеюсь, ты удержишь свою корону, – сказал Опьер. – А если тебе когда-нибудь захочется поболтать подольше или появится время на путешествия, можешь оставить мне сообщение в «Золотом Часе», в Кофтоне.

– В таверне?

– С весьма сомнительной репутацией. Я намереваюсь купить ее, так что работники будут знать, как со мной связаться. Полагаю, и имя мне придется взять новое.

– Не рекомендую Ланцова.

– Вычеркну его из своего списка.

Николаю хотелось, чтобы он остался. Хотелось поговорить с ним, хотелось узнать, какой была его мать до того, как праздная, полная зависти и ревности жизнь ожесточила ее сердце. Хотелось поговорить о кораблях и о том, как Опьер построил свою империю, спросить, где он побывал во время своих странствий. Но каждая минута, проведенная с отцом, подвергала их обоих еще большей опасности.

– Прошу прощения за корыстный интерес, но не знаешь ли ты чего-нибудь еще о планах Фьерды?

Опьер улыбнулся. Он, казалось, гордился сыном.

– Знаю, что Ярл Брум надеется выдать дочь за принца Расмуса.

– Наша разведка полагает, что Расмус может предпочесть дипломатию открытому конфликту.

– Может, и так. Но если он породнится с Брумом, я бы не стал ни на что рассчитывать. Если Бруму не удастся взять принца под контроль, он найдет способ его уничтожить. У нас, фьерданцев, есть черта характера… мы называем ее gerkenig. Жажда действия. Мы лезем туда, куда не следует, потому что не можем справиться с собой. Если Брум увидит возможность, он ей воспользуется. Я сам этим частенько грешу.

– Безрассудство.

– Не совсем. Скорее необходимость ухватить момент.

– Звучит на удивление знакомо.

– Я так и подумал.

Издалека, откуда-то со стороны лабораторий под Золотым Болотом, донеслись звуки взрывов.

– Фейерверки, – сказал Николай.

– Само собой, – согласился Опьер, и Николай понял, что тот ему не поверил. – Полагаю, пришла пора прощаться.

– Не уверен, что успел как следует поздороваться. Мне…

Николай силился подобрать слова, чтобы описать, что чувствует. Жаль, что уходит этот незнакомец? Хочется вернуть отца, которого у него никогда не было? Важно, что Опьер готов оставить прежнюю, знакомую жизнь, чтобы поддержать легенду о законнорожденности Николая?

Тот человек, которого Николай большую часть жизни считал отцом, был постоянным источником неловкости и стыда. Николай никогда его не понимал, никогда не стремился быть на него похожим. Он прочитал достаточно книг и видел достаточно пьес, чтобы понимать, каким должен быть отец – добрым и понимающим, способным дать мудрый совет, научить владеть мечом и кулаками. Вообще-то, в большинстве пьес отцов убивали, и за них приходилось мстить, но в первом акте они определенно казались мудрыми и любящими. Николай вспомнил, что сказала Зоя о своей матери тогда, на борту дирижабля: « Наверное, я скучаю по тому, чего никогда не имела». Вот и Николай даже не думал, что ему не хватает отца, поскольку на самом деле никогда его не имел. Он в этом не сомневался до того момента, когда оказался у ворот и увидел Магнуса Опьера.

– Вот, – сказал Николай. – Твоя миниатюра. – И протянул портрет матери.

– Оставь себе. Не хочу оглядываться назад. Слишком много сожалений. – Опьер поклонился. – Удачи, ваше величество.

Николай смотрел, как его отец уходит. И задумался о тех бешеных амбициях, что привели его сюда, заставили бороться за корону, в то время как он мог бы выбирать из сотен других жизней. Он мог бы оставить будущее Равки в руках своего брата. Мог бы привыкнуть к мысли, что у него есть отец. Он мог бы любить кого пожелает, жениться на ком пожелает – предполагая, что вредное создание скажет «да». Но все эти жизни исчезали, испарялись на каждом новом перекрестке, с каждым сделанным выбором. Он пожертвовал ими ради Равки. Стоило ли оно того?

Он не знал. Но стоять у ворот и размышлять об этом не собирался.

– Зоя, – позвал он, возвращаясь к ним с охраной. – Ты когда-нибудь слышала слово gerkenig ?