Марик Лернер - Война за веру [litres]

– Я несла слово Божье, – сказала Мария, немного помолчав. – Его слово. Не свое. Но почему-то решила, что люди вокруг обязаны думать, как я. Нам свойственно переносить на окружающих, если они не возражают, свои мысли, чувства, и крайне неприятно, когда обнаруживается несогласие. К сожалению, труднее всего быть справедливой по отношению к себе. Всегда найдешь кучу оправданий, чтоб не каяться в поступке и не слушать советов. Да, они могут быть дурными, однако когда все говорят, что ты не права, значит, нужно задуматься. Сейчас я говорю от себя, не повторяю откровение свыше. Да, есть забота о душе, но нельзя забывать и об обычных нуждах. На удар нужно отвечать двумя. Любовь без силы ничего не стоит. Чтоб исправить неразумных и агрессивных, придется применить меч. И это правильно. Всевышний не перестал быть милосердным, но обрел в вас оружие.

Она достала серебряную чашу из стоящей рядом сумки. Налила красного вина из фляги туда.

– Оно красно, как кровь человеческая, – сказала нараспев. – И лоза никогда не вырастет без солнечного света, даруемого свыше.

Добавила воды из другой фляги, разбавляя.

– Без воды не будет жизни.

Достала кинжал и принялась размешивать им напиток.

– Ylim всемогущ и не знает он страх. Он истинный царь на земле, в небесах…

Теперь она заговаривала незнакомыми стихами, как всегда, когда проповедовала.

И протянула чашу Фенеку.

– Для тех, – сказала, пока он пил и передал дальше, – кто бился за веру. Идущих на смерть.

Дождалась, пока все выпьют, и на взгляд Илака еле заметно покачала головой. Он не дрался и не для него. Он здесь для записей, не больше.

– Каждый из вас выберет достойных вступить в братство воинов. Пятерых. Не больше. Выбирайте заслуживших. Только нашей веры и лишь бившихся рядом.

Оп, сказал сам себе Илак, торопливо записывая. А ведь она Синего записала в единоверцы. Он тоже прошел обряд?

– Ни деньги, ни заслуги, ни пол, ни что-либо другое не имеют значения. Потом они могут провести обряд с другими пятью, добившимися делом права стать в одном строю.

И так все будут связаны узами через кого-то, понял Илак мысль. Братство внутри общины. В него будут стремиться попасть, и это свяжет еще сильнее, а заодно даст новых воинов.

– Я не полководец и не стану вести в бой. Не мое это дело. Влад, сын Фенека, готов ли ты вновь принять груз тяжкой ответственности, связанной с командованием походом?

– Да, госпожа, – ответил тот после заметной заминки.

Синий переглянулся с Бирюком. Похоже, они тоже уловили. Ни о чем таком не договаривались без них. Фенек не ожидал.

– Клянешься нести нашу веру с честью даже ценой собственной жизни?

– Да, госпожа.

– Соблюдать правила и обычаи нашего народа, не противоречащие вере?

– Да, госпожа.

– Будешь ли верно служить общине до смерти или освобождения от должности?

– Да, госпожа.

– Тогда я официально и при свидетелях назначаю тебя старшим над нашими войсками. Императором.

Подразумевался хорошо известный румский титул. Полководец, а не владыка государства.

– Да, госпожа.

– Будете ли вы сражаться и умирать, как прикажет поставленный мной командующий?

Теперь она обращалась к остальным.

– Да, госпожа, – ответили они нестройным хором.

– Будете ли требовать от других того же?

– Да, госпожа.

– Запомните свои клятвы накрепко. Вы – армия Ylim, созданная по воле его. Вы не мне дали слово. Ему.

Минута прошла в молчании.

– А теперь, – сказала Мария, – можете высказаться. Не о выступлении, количестве пороха и нехватке лошадей. Это будете решать с Владом. Есть нечто иное? Говори, – разрешила, когда Тодор поднял руку. Так просят слова на большом собрании.

– Община разрослась. Нас слишком много, и невозможно контролировать, кто чем занят и где пропадает. Мы иногда уже не знаем, кто есть кто. – И он демонстративно уставился на Синего.

– Меня зовут Анибал, – скалясь, сообщил тот.

Мария посмотрела на смешливого внимательно.

– Кроме Ylim, нет других богов, – явно на публику сообщил тот. – Верую в Единого. Милостью Его, пребывающего во век, не оставим от врагов веры истинной даже следа.

– Никого не надо заставлять верить силой, – вмешался Фенек. – К ней нужно прийти сознательно. Пусть иноверцы платят дань. Или налог, если так красивее будет звучать.

– Хех, – хмыкнул Синий. – Когда он прав, то прав. Так даже лучше. Десятину?

– Это решим потом, – перебил Тодор. – Это не к спеху. А вот община – важно. Вот пришли к нам туареги, а есть среди них хоть один знаток веры?

– Не хуже тебя молитвы знают, – пробурчал Синий.

– Нужно объяснять и объяснять, чтоб дошло до всех. Назначить наси-старейшину. Со знаниями, чтоб давал общине точные ответы на возникающие вопросы. Пусть он выберет еще хотя бы двух из местных для решения денежных вопросов, принятия новых членов в общину, обучения желающих слушать. И чтоб сообщали о своих делах регулярно, а не пропадали без вести навсегда. Чтоб мы знали и помогали, если необходимо. Не важно чем. Людьми, едой, оружием, в конфликте с соседями. Если наши, то во всем!

– Не мешает послать во все стороны магидов рассказывающих, – подал голос и Бирюк. – Не случайных людей, а готовых нести слово божье по Мавретану. Листовки хорошо, но человек с правильно подвешенным языком – лучше. Что? – переспросил уставившихся на него соседей. – Я не прав?

– Кто лучше подойдет, как не знающий дороги и известный Почтарь, – сказала Малха совершенно серьезно, озвучив общую мысль. – Может, и Сова согласится? Карателя никто не тронет, он может проповедовать всласть.

– Я – нет! – быстро отреагировал Синий. – Какой из меня знаток?

– У меня есть большая книга в нескольких экземплярах, – порадовал Фенек, – со всеми молитвами. Очень удобно для странствующего. Бесплатно подарю.

– Хватит! – рыкнула Мария. – Не заставляйте жалеть, что слушаю. Научитесь сотрудничать нормально. Можно не любить человека, но отдавать должное его уму и знаниям. А мериться, кто самый-пресамый герой, станете в бою. Все. Идем!

Она поднялась и решительно направилась на выход. Остальные не стали пихаться, лезя на наиболее почетные места. Напротив, с демонстративной предупредительностью уступали друг другу место, но фактически наружу вышли в том порядке, в котором зашли. Люди по-прежнему ждали, теперь уже не видно было разделения на пришедших в разное время, стояли вперемешку, и они оказались под взглядами.

– Да он живой! – взвизгнул женский голос.