Шелби Махёрин - Кровь и мёд [litres]

– Затихни, Бо, и разожги лучше огонь! – рявкнула Коко, оглядывая меня с ног до головы и хмурясь. – Это что, кровь? Ты ранена?

Бо всмотрелся в меня повнимательней и кивнул. Костер разжигать, однако, он не спешил.

– Выглядишь не лучшим образом, сестрица.

– Она тебе не сестрица, – прорычал Рид.

– И хуже тебя она выглядеть уж точно не способна, – добавила Коко.

Бо хмыкнул и покачал головой.

– Что ж, полагаю, каждый имеет право на мнение, пусть даже ошибочное…

– Хватит! – Мадам Лабелль, которая своими недовольствами уже изрядно меня утомила, всплеснула руками и смерила нас обоих суровым взором. – Что произошло?

Бросив взгляд на Рида – который напрягся, будто мадам Лабелль ткнула его кочергой, – я быстро пересказала события у ручья. Обо всем интимном я умолчала, но Бо все равно застонал и откинулся на спину, натянув одеяло на лицо. С каждым моим словом лицо мадам Лабелль каменело все больше.

– Я пыталась поддерживать четыре узора сразу, – сказала я резко, глядя, как она негодующе щурится и багровеет. – Два для дыхания и два для слуха. Этого оказалось слишком много, и на подогрев воды меня просто не хватило. Я надеялась, что продержусь, пока шассеры не уйдут. – Я неохотно бросила взгляд на Рида, который упорно смотрел себе под ноги. Он уже вернул балисарду в ножны, но продолжал сжимать ее, так крепко, что побелели костяшки. – Прости, что не сумела.

– Ты не виновата, – пробормотал он.

Мадам Лабелль продолжала напирать безо всяких церемоний:

– Что стало с шассерами?

Я снова посмотрела на Рида, готовясь солгать, если будет нужно.

Он ответил за меня глухим голосом:

– Я их убил. Они мертвы.

Наконец – наконец-то – лицо мадам Лабелль смягчилось.

– А потом на берегу он отдал мне тепло своего тела, – продолжила я рассказ, вдруг возмечтав поскорее закончить эту беседу, отвести Рида в сторону и как-нибудь его утешить. Он казался таким… одеревеневшим, чужим, холодным, будто сам стал елью, одной из тех, что росли вокруг. Я просто не могла на это смотреть. – Использовать колдовство таким образом было умно, но он сам чуть не умер от холода. Мне пришлось извлечь тепло из своего воспоминания, чтобы его спасти…

– Что?! – Мадам Лабелль вскочила в полный рост и уставилась на меня сверху вниз, стиснув кулаки в таком знакомом жесте, что я застыла, глядя на это. – Глупая девчонка…

Я с вызовом вздернула нос.

– А вы бы предпочли, чтобы я позволила ему умереть?

– Нет, конечно! Но подобное безрассудство просто недопустимо, Луиза! Ты не хуже меня знаешь, как опасны игры с памятью…

– Знаю, – процедила я.

– А почему они опасны? – тихо спросил Рид.

Я обернулась к нему и так же тихо ответила:

– Память – это… нечто священное. Все пережитое нами формирует нашу личность – поскольку приобретенные черты важнее врожденных, – и если изменить нашу память о пережитом… нашу личность это тоже может изменить.

– Невозможно узнать наверняка, как измененное Лу воспоминание повлияло на ее ценности, взгляды и убеждения. – Мадам Лабелль раздраженно уселась на свой любимый пень. Тяжело вздохнув, она выпрямилась и сцепила руки, будто пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь – чем угодно – кроме своего гнева. – Личность человека – очень сложная вещь. Некоторые верят, что наша природа – происхождение и наследуемые черты – влияют на нашу сущность независимо от того, каково нам приходится в жизни. Согласно этой философии, мы становимся теми, кем нам суждено стать от рождения. Многие ведьмы, в том числе Моргана, используют ее, чтобы оправдать свои отвратительные деяния. Это, конечно же, вздор.

Все глаза и уши в Яме обратились к мадам Лабелль. Даже Бо с любопытством вскинул голову.

Рид нахмурился.

– То есть… ты веришь, что воспитание важнее природы?

– Разумеется. Малейшие изменения памяти могут иметь последствия глубокие и при этом незримые. – Мадам Лабелль перевела взгляд на меня и едва заметно сощурилась. – Мне уже доводилось видеть, как происходило подобное.

Воцарилось неловкое молчание, и Ансель, будто по наитию, робко улыбнулся всем.

– Я и не знал, что колдовство – такая сложная наука.

– Твои знания о колдовстве вообще гроша ломаного не стоят, – огрызнулась мадам Лабелль.

Коко что-то рявкнула в ответ, в спор вступил и Бо. Я их не слушала. Рид коснулся ладонью моей поясницы, наклонился ко мне и шепнул:

– Не стоило тебе делать такое ради меня.

– Я ради тебя и не на такое способна.

Он отпрянул, услышав мой тон, и всмотрелся мне в глаза.

– О чем ты?

– Ни о чем. Не волнуйся. – Я погладила Рида по щеке и испытала необычайное облегчение, когда он не отстранился. – Что сделано, то сделано.

– Лу. – Он схватил меня за руку и мягко сжал ее, а затем отстранил от своего лица. Пусть вежливо, но Рид отверг мой жест, и у меня внутри все болезненно дрогнуло. – Скажи мне.

– Нет.

– Скажи.

– Нет.

Рид выдохнул через нос, и на лице его заиграли желваки.

– Прошу тебя.

Я посмотрела на него, размышляя. Коко и Бо все больше входили в раж. Зря я это, ох как зря.

– Отчасти ты и сам знаешь, – сказала я наконец. – Чтобы что-то получить, сначала нужно что-нибудь отдать. Поэтому, чтобы спасти тебя на берегу, я отдала тепло своего воспоминания. Отдала наше зрение за улучшенный слух и…

Честно говоря, мне хотелось солгать. Опять. Хотелось усмехнуться и сказать, что все будет хорошо, но скрывать мой поступок было довольно бессмысленно. Правила есть правила. Магия требует жертв. Природа – равновесия. Рид должен это усвоить, причем чем раньше, тем лучше, если мы в самом деле намерены выжить.

– И?.. – поторопил меня Рид.

Я смело встретила его твердый взгляд.

– Я отдала несколько мгновений своей жизни за те мгновения, что мы находились в воде. Не смогла придумать, как иначе помочь нам дышать.

Услышав это, Рид отпрянул от меня, но тут мадам Лабелль вскочила на ноги, перекрикивая Коко и Бо. Ансель с ощутимой тревогой наблюдал, как вокруг воцаряется хаос.

– Я сказала, довольно! – Мадам Лабелль раскраснелась еще больше и прямо-таки тряслась от гнева. Крутой нрав Рид явно унаследовал от нее. – Старухин клык вас побери, немедленно… прекратите вести себя как дети, иначе Белые дамы еще станцуют на ваших костях! – Она резко обернулась к нам с Ридом. – Вы уверены, что шассеры мертвы? Все?

Молчание Рида и без того служило ясным ответом, но мадам Лабелль сверлила нас взглядом, ожидая подтверждения. Я нахмурилась и сказала:

– Да. Их больше нет.

– Вот и отлично, – выплюнула она.

Рид все так же молчал. Он и виду не подал, что слышал ее жестокие слова. Я поняла: он прячется. Прячется от них, прячется от себя самого… И от меня тоже. Мадам Лабелль вытащила из-под корсажа три смятых листка пергамента и бросила нам. Я узнала почерк Коко – то были ее письма тетке с просьбами о помощи. А под последней незнакомая мне рука вывела резкий и немногословный отказ: