Джезебел Морган - Вслед за змеями [litres]

Его сердцу.

– Спасибо, хозяйка, – старик выпрямился, с сухим перестуком качнулись амулеты на его груди. – Дальше я сам.

Она склонила увенчанную горным хрусталем голову и растворилась в толще камня за спиной.

Старик медленно втянул воздух, пробуя его на вкус, и сердце дрогнуло, сбиваясь с ритма, когда он ощутил тяжелый гнилостный запах.

Чему он удивляется? Он же был к этому готов. Или, по крайней мере, должен был.

На каждый его шаг гора снова откликалась стоном, и он становился громче и громче. Как в детской игре, горячо-холодно, идешь и с пути не собьешься, не дадут сбиться. Только становится вокруг холоднее. Воздух сырой и тяжелый, словно не в недра горы он спускается, а идет по зыбкой болотной тропке прямо в топь, и мертвецы поднимаются со дна и тянут руки к нему…

Старик мотнул головой, прогоняя слабенький морок. Под ногой хрустнуло, и старик, похолодев, разглядел серые, истончившиеся кости среди каменной крошки. Они легко распадались на куски от случайного прикосновения, хотя должны были окаменеть, врасти в скалу, стать частью ее, основой ее.

Но гора не захотела принять их.

Дальше он шел осторожнее.

Запах сделался нестерпимым, земля дрожала и проседала под ногами, словно и не было под ними надежной опоры, только лживая трясина, едва прикрытая мхом и травой. Старик остановился, вслушиваясь в застоявшуюся подземную тишину, болезненно поморщился, когда уловил тихий вязкий плеск. На обратной стороне век вспыхнул мимолетный образ – пузырь газа вздувается на черной воде, лопается, отравляя воздух и порождая мелкие волны. И они облизывают берег.

Старик снова прижал ладонь к скале.

– Ну же, моя родная, сейчас мне нужен твой гнев.

И в следующий миг его утянуло вниз, сквозь камень – в топь, полную хрупких костей.

Это походило на путешествие тропой духов – та же легкость и головокружение, смазанное, спутанное восприятие. Старик дотянулся до ближайшего черепа, заглянул в глазницы – пусто. Ни отсвета, ни камня, ни цветка. Он нахмурился – лес должен был искажать и извращать мертвых, обращая в своих послушных кукол, но кости оставались всего лишь костями, забытыми и безымянными.

Старик прищурился, выискивая среди серого мельтешения следы гнили. Кости едва задевали его, даже не царапая, и он отмахивался от них, как от мошкары. Приходилось забираться все дальше и глубже: легко сжечь мхи, что так тревожат хозяйку – это и она сделать в силах, но надо не симптомы убирать, а болезнь лечить, самое ее семя.

Надо найти, где же Навь проторила себе новую дорожку в этот мир, если небо, расколотое небо еще сдерживает ее напор.

Старик нахмурился, повертел последнюю мысль, рассматривая ее со всех сторон. Почему здесь и сейчас? Ведь Полоз надежно огородил свое сказочное царство от всех остальных миров, и живых и мертвых. И уж не сестры ли с этим связаны, так вовремя здесь объявившиеся?

Сердце снова зашлось в тревоге, но старик усилием воли успокоил его. Не время. Свое отгорюет он потом.

Серо и пусто. Осколки костей и тишина, сдавившая голову в тяжелых ладонях. Что-то было не так, неправильно, но как бы старик ни смотрел, он не находил, что же разладилось. Медленно подступало раздражение: может, мох и ядовитые травы – всего лишь взошедшие семена? Может, нет тут бреши в мир мертвых, нет верной тропки для леса, только и остается, что мхи иссушить да травы выполоть?

Старик уже хотел дотянуться до тела и вынырнуть из топи, но кости, что до этого мирно его касались, осами впились в руки, вцепились в одежду, острыми, зазубренными краями чиркнули по ниткам амулетов, и те рассыпались бесполезными бусинами. Только и оставалось, отмахиваться от костяных щеп и глаза защищать, искать, из последних сил искать, что же упустил. Он снова позвал гору, но она не ответила, не помогла, только отозвалась мучительным стоном, содрогнулась от самых корней.

И когда перед стариком снова оказался череп, полупрозрачный, без нижней челюсти, лишенный даже воспоминания о жизни, старик осознал свою ошибку.

Здесь лес не искал дороги, не цеплялся корнями – здесь он выпивал жизнь и силы, капля за каплей, и не мог насытиться.

И глупую свою жертву отпускать не собирался.

Старик дернулся сильнее, и старая ткань треснула, кости впились в кожу, и вязко запахло кровью – слишком сильно для легких царапин. Он застонал в тон горе, только сейчас разобрав – не боль звучала в ее голосе, а гнев и бессилие.

Что ты сделаешь здесь, где духи тебе не отвечают?

Кого ты позовешь?

Кости слабо серебрились во мраке. Марья поежилась, переступила с ноги на ногу. Куда ни шагни – или на грудную клетку наступишь, или на череп. Не самое приятное – босой ступней на острый обломок кости напороться.

– И откуда вас столько взялось, бедные Йорики, – без раздражения вздохнула Марья.

Костяное поле тянулось во все стороны, насколько взгляда хватало. Марья не знала, где она и как выбираться, но сейчас ей не давало покоя не пройденное испытание белой. Что ей не понравилось? Она же справилась, она же вспомнила, что было на самом деле, хоть белая и путала мысли!

Или… воспоминание все же было ложным?

Марья тихонько застонала и сжала виски пальцами.

Нет, быть такого не может! Все странное началось, когда Марья домой вернулась, а до того монстр мирно спал в ледяной тюрьме, тихий и смирный, и она о нем даже не вспоминала. В одном она могла себе поклясться: тогда, в парке, она ушла, когда заметила Финиста и поняла, что никогда не сможет притворяться обычной, как бы того ни хотела. Она помнила, как после сталкивалась с Владом и все с ним было в порядке, он даже не обижался, улыбался и шутил, как хороший приятель. Не больше.

Так чего же хотела от нее белая?

Марья несколько раз сильно сжала переносицу, пытаясь сосредоточиться на насущных проблемах. Например, на том, где она и как вернуться.

Стоило сделать шаг – и ближайший скелет раскатился на отдельные кости, некоторые треснули и рассыпались, на сломах тускло блеснула слюда. Марья поежилась от внезапного озноба, ей на мгновение показалось, что это не останки сотен и сотен мертвецов, погребенные и забытые, а дивные, жуткие цветы, что гора выращивает в своем нутре.

Очередные каменные цветы, только выглядят как кости.

Лучше так и думать, да.

Она прошла несколько метров, морщась от брезгливости, когда втискивала ступни в просветы между остовов, и те касались ее кожи, а потом поскользнулась, взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, и оступилась. Острая боль обожгла ногу, и Марья вскрикнула и упала на колени. С шорохом и перестуком зашевелились кости, ладонь соскользнула по гладкому, словно хрустальному, черепу, и Марье не сразу удалось подняться и отдышаться.