Ричард Кнаак - Лжепророк [litres]

Стремясь убедиться в безопасности предстоящего пути, Ульдиссиан позабыл обо всем остальном. Нет, он не позволит соратникам пасть жертвой козней Инария. Гибели эдиремов он не допустит…

И тут на него со всех сторон градом обрушились крики – мысленные оклики перепуганных эдиремов. Прервав поиски, Ульдиссиан увидел перед собою Серентию, яростно трясущую его за плечи.

– Ульдиссиан! Очнись же ты, нако…

Голос ее оборвался на полуслове.

Ульдиссиан обернулся… и его ноги, и руку вмиг оплело что-то типа тоненьких щупалец. Однако то были вовсе не щупальца: против него ополчилась трава. Мало того, наскоро оглядевшись, он обнаружил, что та же трава душит, тянет к земле – а то и под землю – всех эдиремов вокруг.

Хуже всего приходилось не умевшим как следует постоять за себя – детям и старикам. Несмотря на все мужество их защитников, травы оттаскивали несчастных друг от друга и волокли во все стороны. Вопли жертв леденили кровь в жилах.

Ульдиссиан коснулся ладонью спеленавших его стеблей. Стебли, вспыхнув огнем, сгорели, однако каждый из их обугленных кончиков тут же выпустил по два новых побега. В точности та же беда постигла и остальных: освободиться никак не мог даже Ратма.

Случайным совпадением это быть не могло. Ульдиссиан сделал именно то, чего и хотелось Инарию. Ангел все рассчитал – поставил предводителя эдиремов в положение, требовавшее его внимания, пусть хоть на минуту-другую, и Диомедов сын, на радость врагу, сам сунулся прямо в ловушку. Минута-другая… большего ангелу не требовалось.

Стебли травы потянулись к горлу. Собравшись с силами, Ульдиссиан разорвал те, что уже ухватили его, а тем временем не без труда сотворил чары, срезавшие под корень всю траву, росшую неподалеку.

Однако луг не только зарастал травой быстрее, чем ее удавалось уничтожать – казалось, трава пришла в ярость. В криках, без умолку несшихся отовсюду, явственно слышался не только страх – мука.

Эдиремы – его эдиремы – гибли один за другим. В который раз Ульдиссиан подвел их…

Бессердечие Пророка возмутило его до глубины души. Жизнь человека для ангела не стоила ни гроша. Скорее всего, род людской до сих пор существовал на свете лишь потому, что Инарий не мог остаться без почитателей собственного величия… да и полное одиночество даже ему, пожалуй, показалось бы невыносимым.

То, что Инарий мог называть себя воином Света, поборником Добра, казалось Ульдиссиану слишком жестокой шуткой. Подумав об этом, он представил себе Инария в обличье Пророка, вечно юного красавца, смеющегося над его беспомощностью.

Стоило этой картине возникнуть перед мысленным взором, в сердце Ульдиссиана вспыхнул гнев, какого он не испытывал еще никогда. Казалось, Диомедова сына вот-вот разнесет на куски, однако выплеснуть гнев было не на кого. Куда направить удар, если вокруг одна только трава?

Трава…

Трава …

Повсюду вокруг него, как случалось и прежде, буйно вспыхнул огонь, да отнюдь не простой, не из тех, что пылали минувшей ночью по всему лагерю. Исполинские изжелта-изумрудные языки пламени вмиг выжгли траву поблизости дочиста – так, что и новым росткам проклюнуться было бы неоткуда.

Затем пламя хлынуло в стороны, расчетливо буйствуя среди эдиремов. Трава рассыпалась в черную пыль, но ни одного из соратников Ульдиссиана даже не обожгло. Напротив, им пламя казалось дуновением прохладного, нежного ветерка.

Однако попросту вызволить эдиремов из западни, в которую сам же завел их – это еще не все. Гнев Ульдиссиана не знал удержу. Казалось, соратникам, а особенно ему самому, угрожает все живое вокруг. Каждая былинка повсюду, насколько хватало глаз, сделалась чудищем, прислужницей Пророка. В ярости глядя на травы, Ульдиссиан от всей души пожелал им сгинуть навек.

Послушный его воле, огонь миновал эдиремов и устремился вдаль, пожирая все, что ни росло на пути. Позади стены пламени оставалась лишь голая земля, выгоревшая дочерна, однако, благодаря стараниям Диомедова сына, ни в коей степени не нагревшаяся.

Так, на глазах в благоговении замерших эдиремов, луга покорились ярости Ульдиссиана. Кольцо выжженной земли вокруг него ширилось с каждой секундой. Пламя неслось вперед, не зная преград, и, удаляясь, становилось прожорливей прежнего.

Ульдиссиан взирал на все это, почти не дыша. Взирал, нимало не сожалея об учиненном бедствии. А в самом деле, с чего бы ему ограничиваться одними лугами? Если уж Инарию в радость подобные подлости, то джунгли тоже под подозрением. Пускай уж огонь мчится вперед как можно дальше, хоть в саму столицу, гнездо коварства и зла под стать коварству и злу ангелов с демонами! С чего бы ему…

И тут кто-то с силой хлестнул его по щеке. Взревев, Ульдиссиан швырнул в обидчика немалую часть силы дара.

Не успел Ульдиссиан понять, в кого целит, шквал буйной энергии угодил точнехонько в Мендельна.

– Не-е-ет!

Охваченный ужасом, сын Диомеда поспешил исправить содеянное, но было поздно. Мендельн исчез из виду, и это потрясло Ульдиссиана еще сильнее, однако ж, несмотря на все происшедшее, взять себя в руки ему удалось лишь с немалым трудом.

Ульдиссианов огонь спалил все травы вокруг до последнего стебелька. Остаться в живых посчастливилось лишь эдиремам, и то не всем. Куда ни глянь – всюду мертвые… многие – совсем дети…

Однако для павших жертвой Инария у Ульдиссиана времени не нашлось: все мысли его были заняты тем, кого погубил он сам. Оттолкнув Ратму в сторону, сын Диомеда со всех ног помчался туда, где в последний раз видел брата. Удар, нанесенный по Мендельну, был так силен, что младший брат наверняка не просто мертв, но и изуродован до неузнаваемости.

Но нет, лицо и тело Мендельна оказались совершенно нетронуты, только лежал он в такой позе, что просто мороз по коже. Всхлипнув, старший из братьев склонился над юношей в черном. Исцелял же он прежде людей, можно сказать, на пороге смерти! Если есть хоть какой-нибудь шанс повторить подобное снова, так пусть он сейчас и выпадет…

В небе сверкнула молния.

Несмотря на все свое горе, Ульдиссиан невольно поднял взгляд кверху. Молния? Откуда бы это? Ведь он сотворил только плотные тучи, дабы укрыть соратников от растреклятого солнца Инария, а никакой грозы, творя чары, в виду не имел.

Однако гроза началась.

Ужасный ливень хлынул, точно из опрокинутого ведра – огромного ведра, что никогда не пустеет. Казалось, хищные, беспощадные струи дождя стремятся вогнать людей в землю. Под их ударами даже Ульдиссиан едва устоял на ногах… однако же устоял.

Выпрямившись, сын Диомеда увидел на горизонте кое-что новое – бескрайнюю волну, движущуюся с севера к нему и его сторонникам примерно так же, как стена жуткого ливня. Однако, приблизившись, волна разделилась на многие сотни всадников, верховых в белых ризах и шлемах. Дикие крики воинов, вооруженных кривыми саблями и палицами, гремели под стать грозе.