Ричард Кнаак - Весы Великого Змея [litres]

Послушные воле Ульдиссиана, створки дверей распахнулись ровно настолько, чтобы впустить его внутрь. Скрип петель Диомедов сын заглушил, дабы звук не послужил демонессе предостережением.

Зал за дверьми оказался совершенно пуст: по-видимому, все убранство и все реликвии давным-давно унесли с собой воры, а может, и сами строители, ушедшие из здешних мест неизвестно куда. С какой целью возвели они эту постройку, Ульдиссиан даже не представлял. Сейчас его интересовало одно – голоса, доносившиеся из следующего зала.

Голоса Рома… и Серентии.

– …и – да, Ром, скоро мы выступим в путь к главному логову Церкви Трех. Я поклялась гибелью Ульдиссиана завершить его дело. За Церковью, разумеется, настанет черед Собора Света… а они могут оказаться врагом куда как страшнее того, с которым мы бьемся сейчас.

– Еще раз прошу простить меня, – отвечал Серентии партанец, – но я тоже всем сердцем хочу исполнить завет мастера Ульдиссиана. Спасибо тебе за обнадеживающие слова.

– Не стоит благодарностей. Что-то еще?

Рисковать Ромом и дальше Ульдиссиан не осмелился. Памятуя о том, что тела Серентии он повредить не желает, сын Диомеда собрал все силы, сосредоточился на голосе девушки и повторил проделанное с караульными у дверей…

Под сводами здания воцарилась мертвая тишина.

– Мастер Ульдиссиан! – нарушив безмолвие, выдохнул Ром. – Она не шевелится! Замерла, точно статуя!

Шагнув через порог, Ульдиссиан первым делом увидел Серентию. Ничуть не утратившая былой красоты, она величаво, словно богиня, простирала руку в сторону Рома. Обольстительная улыбка на ее губах, совершенно не свойственная дочери торговца, красноречиво свидетельствовала: да, телом девушки завладела Лилит.

И тут внимание Ульдиссиана привлекло еще более ужасное зрелище.

За спиной ее возвышался алтарь.

Алтарь… и темные пятна крови, пролитой на него не одну сотню лет назад.

Может статься, сын Диомеда счел бы все это попросту чудовищным совпадением, однако на сером камне покоился длинный кинжал, а рядом с ним стоял кубок. Мало этого, испачканную кровью плиту украшала вязь рун – рун, вычерченных совсем недавно.

Очевидно, сегодня ночью, спустя многие поколения, алтарю предстояло снова отведать крови.

Рискуя утратить власть над скованной его силой Лилит, Ульдиссиан невольно поднял взгляд кверху. Резной каменный лик неведомого духа, а может, демона, украшавший стену над алтарем, был ловко подменен все тем же изваянием, сочетавшим в себе черты двух женских лиц, только на сей раз лицо Лилит оказалось чуть более узнаваемым.

– Мастер Ульдиссиан?

Несмелый оклик Рома, наконец, вернул Ульдиссиановы мысли к насущным материям. Партанец отступил назад, и Ульдиссиан встал перед замершей без движения девушкой.

Вблизи сын Диомеда отчетливо разглядел еще кое-какие мелочи, свидетельствовавшие о том, что той, рядом с кем он рос и мужал, на самом деле здесь, перед ним, нет. Помимо чужой улыбки, в глазах ее мерцали искорки безжалостного коварства, знакомые Ульдиссиану куда лучше, чем хотелось бы.

– Все кончено, Лилит, – выдохнул Ульдиссиан, коснувшись ладонями девичьих висков.

Что нужно делать, он толком не знал, но чувствовал: если сумеет каким-либо образом дотянуться до Серентии, она поможет прогнать демонессу прочь.

– Все кончено…

И тут что-то твердое сильно ударило по его затылку. Перед глазами все поплыло. Сквозь пелену, застилавшую взор, Ульдиссиан разглядел Рома, склонившегося над ним с изуверским блеском в глазах и увесистым, очевидно, подобранным где-то поблизости камнем в руке. С одной стороны камень тот украшало пятно свежей крови – крови Ульдиссиана.

– Ну нет, моей Лилит ты не тронешь! – прорычал Ром, кривя лицо в злобной гримасе. – Не бывать этому! Не бывать!

Падая на пол, Ульдиссиан услышал голос Серентии… и знакомый, сверх меры знакомый хохот Лилит.

– Великолепно, любовь моя… в точности как мы с тобой и задумали…

Очнувшись, Ульдиссиан обнаружил себя крепко притянутым за руки и за ноги к каменному алтарю. Сие обстоятельство не на шутку тревожило само по себе, но, мало этого, попытка, прибегнуть к дару и освободиться… завершилась ничем!

И тут он снова услышал знакомый хохот.

– Дорогой, дорогой, милый мой Ульдиссиан, – проворковала Серентия.

«Вот только, – мысленно напомнил себе сын Диомеда, – никакая это не Серентия, а Лилит».

– Такой наивный. Такой доверчивый…

Однако лицо, появившееся в поле зрения, принадлежало совсем не той, кого Ульдиссиан ожидал увидеть. Склонившись над бывшим другом, Ром устремил на Диомедова сына исполненный злобы взгляд.

– Не стоило тебе возвращаться, мастер Ульдиссиан, ох, не стоило.

– Ром, да ты в своем уме?! Это же демонесса, Лилит, а не Серентия!

Но партанец покачал головой.

– Нет… ошибаешься. Это они обе. Моя Серентия и моя Лилит. И обе принадлежат мне…

Звуки шагов предвосхитили появление демонессы. Откинув со лба пару прядей длинных, темных волос Серентии, она нежно прильнула плечом к плечу Рома.

– А у меня есть ты , милый мой Ром! И Ром куда вернее в любви, чем ты, Ульдиссиан, не сумевший в полной мере понять, что тебе предлагают! Ведь я могла бы стать для тебя кем угодно, включая и ту, кого ты видишь… но ты с презрением отверг и мою любовь, и мое предложение…

– Тебе нужна была только марионетка, кукла, собирающая вокруг себя магическую армию, чтоб ты смогла отвоевать у Инария Санктуарий! – прорычал в ответ Ульдиссиан и перевел взгляд на Рома. – А ты, как только ей подвернется под руку тот, от кого больше проку, будешь вышвырнут за ненадобностью! Подумай, Ром. Ты ведь не таков! Совсем не таков!

– Да что ты знаешь о том, как жил я до твоего появления в Парте, мастер Ульдиссиан? Я никому не кланялся! Я наводил страх на всех! А ты отнял у меня все это, в одну из овец своих меня превратил! А вот она помогла вспомнить, кто я на самом деле таков, – прошипел Ром, склонившись еще ниже к Ульдиссиану. Глаза его полыхнули огнем безумной, непримиримой ненависти. – И потому я особенно ей восхищен!

Очевидно, урезонить партанца надежды не оставалось. Отыскав в глубинах души разбойника остатки той тьмы, что некогда владела всеми его помыслами и чувствами, а теперь снова вступила в свои права, Лилит пленила Рома окончательно и бесповоротно.

Ульдиссиан напряг силы, пытаясь освободить левую руку, однако узы выдержали. Ром мерзко усмехнулся. Лилит надула губы в притворном, глумливом сострадании к пленнику.

– Стало быть, – продолжил Ульдиссиан, выигрывая время и лихорадочно ища путь к освобождению, – это ты пляшешь под ее дудку, пополняя ряды эдиремов? Ну, так больше ей от тебя ничего и не нужно: самой-то так быстро не справиться! Такова уж природа дара, Ром: дар – штука человеческая, а она ведь не человек!