Тэмсин Мьюир - Харроу из Девятого дома [litres]

Мерсиморн (ранее???) из Первого дома, святая радости (ирония?) Не откровенничает.

Когда ты прямо спросила Мерсиморн об имени ее дома, она уставилась на тебя с отвращением и удивлением, как на какашку, которая вдруг пустилась в пляс, и сказала:

– Вали.

К сожалению, Августин тоже не отличался особой откровенностью. Он не назвал имя Мерси, не вспомнил бы его, даже если бы мог, и вообще скорее всего немедленно забыл эту информацию ради чего-нибудь более важного – то есть буквально ради чего угодно.

В плохих отношениях с Августином.

– Может, у нее и вовсе нет имени, – сказал он, откладывая в сторону древнюю газету. – Не забывай, что наши святые воскрешения происходили не все сразу, и ушло несколько поколений, чтобы собрать нашу веселую компанию. Мы с Альфредом появились достаточно рано, чтобы застать двор Кониортоса в Пятом доме, но ликторы вроде Цит родились еще через много лет. И всю свою жизнь она страдала из-за дурацких теорий Седьмого дома о ценности наследственного рака… Мерси старше всех, кроме меня, и она колотилась в Восьмой дом еще до того, как на Воскрешении краска высохла.

Задиристый рыцарь.

Когда ты спросила бога, почему она – святая радости, он просто ответил:

– На самом деле эти титулы описывают рыцаря, Харрохак, а вовсе не ликтора. Альфред был терпелив, Пирра – верна долгу, Кристабель всегда радовалась. Мерси первая скажет тебе, что Кристабель Окт была прекрасна. – Он подумал. – Пожалуй, не упоминай ее имя при Августине.

Мерси вовсе не собиралась говорить, что Кристабель Окт была прекрасна. Услышав имя своего рыцаря, она застыла, как будто ее ударили. Потом святая радости повернулась к тебе, задыхаясь от гнева, и прохрипела, кривя губы:

– Не смей называть меня этим именем, бесполезная девчонка! Дерзкий эмбрион!

Что ж, это само по себе заслуживало внимания.

А вот Августин сказал горячо:

– Она была великолепна. Искрометна. Обожала детей и животных. Прекрасно обращалась с клинком. Правда, интеллектом она уступала среднему бутерброду или апельсину и в придачу была жуткой сукой. В Восьмом доме никогда не было ничего подобного.

Анатом.

Как еще можно было назвать силу Мерси? Ты, как ликтор, могла читать танергетическую и талергическую карту человеческого тела, как книгу. Правда, книгу с картинками, с закладочками, раскрывающуюся на самых интересных местах. А вот глядя на Ианту, ты не видела ничего. При попытке всмотреться в это ничто глаза начинали гореть, а мозг трястись. Конечно, иммунитета к теоремам у нее не было, но без ликторского зрения использовать их становилось куда сложнее. Ты могла бы прижать руку к груди Ианты, если бы захотела – а ты, конечно, не хотела – и постепенно понять, что происходит под грудиной. Но это потребовало бы усилий, близкого контакта и необходимости знать, что такое грудина.

Мерсиморн из Первого дома это знала. Она знала, что такое перикардиальный жир, какие секреты скрывают мягкие ткани средостения, какой формы вилочковая железа. Ты могла положить ладонь Ианте на грудь – могла-могла – и потратить несколько драгоценных секунд, чтобы найти кость и то, что скрывается за ней. Мерсиморн могла найти шишковидную железу, едва коснувшись черепа. И дело было не в особых ликторских силах, свойственных только ей, не в крутых некромантических теоремах. Бог объяснил, что за десять тысяч лет она просто механически выучила устройство тела. Она изучала мерки и их диапазон, а в тех редких случаях, когда ей нужно было уточнить, где что-то находится или как оно работает, ее предположения оказывались точными – благодаря десяти тысячам лет опыта. Император говорил, что если Мерси чего-то не знает о теле, то это знать не то что необязательно… если она чего-то не знает о теле, значит, этого просто не существует.

За ужином ты спросила у Августина, почему, если вопрос только в запоминании, он не сделал то же самое. Ианта закашлялась с полным ртом вареных кусочков теста в красном соусе.

– Господи, да я не помню, что ел на прошлой неделе! – ответил он. – И к тому же анатомия имеет слишком узкую область применения.

Мерсиморн открыла рот – ураган в глазах обещал обрушиться на берег – и сказала:

– Область применения!

А Августин лениво продолжил:

– Это может понадобиться, только чтобы убить ликтора, Харрохак. А все остальные никогда не проявляли к этому интереса.

Это слегка испортило ужин.

О последнем ликторе из этого трио ты могла бы написать многое. Информации было в достатке, ты тщательно запомнила ее и повторяла про себя день за днем, полагая, что это может спасти тебе жизнь. В каком-то смысле со святым долга ты сблизилась сильнее, чем с Августином или Мерсиморн.

Дело в том, что жизнь в Митреуме оказалась очень комфортной. Ты ни в чем не нуждалась. Хватало еды, тепла, воды, и ты не могла этого не ценить, потому что выросла в Дрербуре и постоянно думала, хватит ли тебе еды, тепла и воды, чтобы сохранить все уменьшающееся население. Ты жила в прекрасном памятнике тем, кто отдал Девяти домам свою храбрость, свои способности и самую жизнь, лучшим из лучших, чьи заслуги ныне подтверждались тем, что кости покоились в самом святом храме самой святой системы в самой святой части космоса. Доме бога. Храме Девяти воскрешений. У Первого владыки мертвых.

Объективно говоря, в твоей жизни было всего две проблемы. Во-первых, ты не была нормальным ликтором. Вторая проблема оказалась еще проще.

ОРТУС??? (В ПРОШЛОМ????) ИЗ ПЕРВОГО ДОМА, СВЯТОЙ РАДОСТИ

Хочет меня убить.

Телом занялся Ортус Нигенад. Вместе с Магнусом Куинном они обмыли его и уложили. Харрохак удивило, что Ортус это умеет – да еще и вызвался добровольно. В маленьком помещении у кухни, служившем одновременно моргом и кладовой, дыхание повисало в воздухе облачками. Она обнаружила, что с интересом смотрит на это все: как что-то закапывают в глаза, как подвязывают челюсть платком и завязывают его на темном затылке, как застегивают сияющие пуговицы уже не белого мундира Когорты. Харроу сомневалась в целесообразности происходящего, но Абигейл сказала, что раз пули достали из ран, надо, чтобы капитан Дейтерос выглядела достойно. В этом Харроу тоже сомневалась: тело было в очень плохом состоянии.

Пуль оказалось восемь. Харроу на листочке прикинула траектории и мощность выстрелов, которые так раздолбали осевой скелет. Леди Пент помогала. Густые темные волосы она забрала наверх и сдвинула на лоб очки, заменив их другой парой. Теперь она листала древнюю книгу с глянцевыми страницами, не забыв надеть перчатки, чтобы защитить старую бумагу от пота. Харроу поклялась избегать Пент любой ценой, но труп сделал это невозможным.