Тэмсин Мьюир - Харроу из Девятого дома [litres]

– Все ты врешь, Августин. Ты все еще ненавидишь Кристабель. Ты ненавидел ее задолго до того, что она сделала.

Он как раз наливал себе вина. Ты не представляла, как можно выпить столько, сколько святой терпения, и остаться в сознании. Он поставил бутылку и сказал:

– Правда?

– Вам вовсе не обязательно об этом говорить, – сказал бог, – не сейчас. Не после пяти бокалов.

– Их было гораздо больше пяти. Нет. Все в порядке. Не суди. Пусть она снова это вытаскивает, – ответил Августин, и голос его слегка дрогнул. – Правда, Мерси? Господь свидетель, я так не считаю.

– Посмотри мне в глаза и повтори это.

Августин встал, не покачнувшись. Тщательно вытер губы салфеткой. Бог снова привстал, положил ладонь ему на плечо, посмотрел на Августина. Что бы между ними ни произошло, это произошло слишком быстро. Августин сел рядом со святой радости. Слегка наклонился, чтобы их глаза оказались на одном уровне. В свете свечей ликторы казались невероятно старыми – и одновременно были не старше Ианты. Сказал:

– Радость, что сделано, то сделано. Они мертвы. Виновные понесли наказание. Я не ненавижу Кристабель.

Лицо ее было спокойным, жестоким и неумолимым.

– Повтори.

– Я не ненавижу Кристабель, – тихо сказал он. – Боже, да я даже тебя не особо ненавижу!

На мгновение тебе показалось, что сейчас повторится произошедшее в его комнате, и что бога будут отвлекать зрелищем драки между двумя ликторами, которую ты тоже не хотела пропускать.

Но нет. Мерси дико посмотрела на него, неуклюже наклонилась и поцеловала его в губы.

В твоей голове тревожным крещендо взорвался ужас. Она не просто коснулась его губами – он ответил немедленно и очень охотно. Ликторы целовались, как будто их охватила страсть – или как будто они передавали какой-то предмет изо рта в рот. Святые радости и терпения целовались с отчаянным пьяным бесстыдством, как будто много раз это делали.

Бог пытался что-то сказать. Августин оторвался от Мерсиморн со звуком, отдаленно напоминающим рев пылесоса, собирающего фарш, повернулся и – с небес не ударил гром, кожа его не стекла с его нечестивых костей, вселенная не треснула пополам – поцеловал императора Девяти домов.

Ты приклеилась к стулу. Ты покраснела от висков и до самых ребер, возмущение и унижение боролись в тебе. Ты застыла на месте, пока Августин медленно, вдумчиво и целеустремленно целовал бога в губы. Как будто этого было недостаточно, чтобы немедленно начался апокалипсис, Мерсиморн встала, пошатнувшись. Одна бретелька опасно соскользнула с ее плеча. Когда Августин оторвался от строгих губ императора, Мерси подошла ближе, сгребла бога за рубашку и тоже поцеловала.

Ианта привлекла твое внимание только со второй попытки. Наконец она с силой дернула тебя наверх и выволокла из комнаты – никто не обратил на вас внимания. Ты оглянулась, пока она открывала дверь. Бог поднял святую радости и усадил на край стола, а святой терпения целовал бога в шею. Это было ужасно. Ианта утащила тебя, будто вы бежали от пожара. Раньше ты никогда не видела, чтобы сразу три человека трогали друг друга. Раньше ты не видела, чтобы два человека трогали друг друга так.

Ианта закрыла дверь, когда Августин принялся расстегивать пуговицы на рубашке императора. Ты никогда в жизни не была ей так благодарна.

– Это был знак? – пропищала ты унизительно тонким голосом.

– Харри, – ответила Ианта, к счастью, тоже слегка шокированная. – Если три человека начинают целоваться, это всегда знак. Знак остальным выйти.

– Мне нехорошо, – сказала ты.

– Мне тоже, – сказала она с неожиданной горячностью. – Это выглядело отвратительно… по меньшей мере. Стариков надо расстреливать.

Притаившиеся у пола светильники излучали светло-голубой свет, призванный успокоить ваши циркадные ритмы и усыпить вас. Офицер Когорты с серыми шевронами на рукаве лежал в нише напротив. Лицо прикрывала тяжелая безглазая стальная маска. Вы обе дышали так, будто только что пробежали марафон, громко и тяжело. Волосы Ианты повисли вдоль спины длинными прядями цвета маргарина, тушь размазалась под глазами, а грудная клетка вздымалась, как от приступа астмы. Туфли на высоких каблуках она несла в золотой костяной руке, и рядом они выглядели очень странно. Тончайший лавандовый газ украшало маленькое фиолетовое пятнышко, рот ярко алел: она искусала губы так, что они треснули и кровили. Ты с тревогой осознала, что вы обе порядочно пьяны.

Ианта провела языком по потрескавшимся губам и сказала:

– Полагаю, пора приступать.

– Благодарю за участие, Тридентариус, – сказала ты. А потом ты не успела ее остановить, она притянула тебя к себе живой рукой и наклонилась. Ты осознала неизбежность происходящего буквально за секунду до того, как она случилась. Возможно, в какой-то иной мрачной вселенной ты потянулась бы к ней, а в другой – взорвала бы ее сердце прямо в грудной клетке. В этой вселенной ты успела повернуть голову, и ее поцелуй пришелся тебе в челюсть. От вас обеих пахло алкоголем. Пятнышки крови испачкали твою щеку крошечными вспышками танергии, и она прижалась к тебе губами с неожиданной нежностью. Когда она подняла голову, ее взгляд был холодным и насмешливым, как будто твоя неготовность целоваться только вернее подтверждала, что ты неполноценна.

– Мои чувства похоронены в Запертой гробнице, – во рту у тебя пересохло.

– Ну и пусть лежат там, – недобро засмеялась она, – возможно, кто-нибудь их эксгумирует. Удачи, Харри. И постарайся не умереть.

Она удалилась, размахивая танцевальными туфлями в мертвой руке и что-то немелодично напевая себе под нос: длинная, бледная, как воск, фигура в светло-фиолетовом шифоне, долговязая, бесцветная, если не считать жирного металлического блеска костяной руки, которая переливалась под электрическим светом всеми цветами радуги. Ты слышала ее беззаботную песенку, даже когда сама Ианта скрылась из вида. А ты так и стояла у дверей столовой, не двигаясь.

Когда песенка замолкла, ты начала думать об убийстве.

Ты сбросила туфли и оставила их валяться на полу: спьяну это показалось тебе вполне разумным. Большая часть алкоголя уже всосалась в кровь, но кое-что еще булькало в тонком кишечнике. Молча шествуя по вымощенным плиткой коридорам, мимо колонн из сухожилий и проводов, ты постаралась вывести алкоголь через капилляры и поры, пока не промокла от пота. Вывести этанол через кожу проще всего. Туман в мозгу и теле постепенно высох. Тогда ты вытащила из экзоскелета две длинные нити из хрящей и твердого кальция, растопила их и принялась лепить, как глину, пока не получила гладкий сероватый шар кости.

О незаметном нападении не могло быть и речи. Скрытность требует долгой подготовки, разведки, планирования, а на это тебе времени не дали. Только за десять минут до ужина ты узнала, что цель будет в тренировочном зале. Так что тебе пришлось разработать тактику, пригодную для любых обстоятельств. В теле гудели адреналин и остаточный алкоголь, ты вся чесалась и тебе было жарко, хотя ты насквозь промокла от постепенно остывающего пота. Ощущения были такие, как будто тебя забрызгало кровью. Тебя пытались убить больше раз, чем пальцев на руках и на ногах. Ты высидела долгий, мучительный ужин, закончившийся тем, что два старших ликтора принялись облизывать бога. Тебя чуть не поцеловали. Спокойствие, охватившее тебя, когда ты отправилась убивать Ортуса из Первого дома, было усталым спокойствием человека, который уже распрощался со своей гребаной жизнью.