Тэмсин Мьюир - Харроу из Девятого дома [litres]

Тебе давно уже не надо было над этим задумываться.

– Тело лишается сознания. Ликтор не осознает ничего вокруг себя, даже его некромантия бессильна. Вместо этого на передний план выходит вторая душа, механизм защиты, душа, которая способна работать рапирой без участия разума… без мыслей и осознания себя, но с большим искусством.

Если бы это так работало.

Император Девяти домов побарабанил пальцами по пряжке ремня. Его ужасные глаза все еще причиняли тебе боль: черные тени на ханаанском белом, радужное отсутствие цвета, намек вместо оттенка, белизна внешнего кольца и матовая чернота склеры. Ты так и не привыкла к этому взгляду.

– Тысячи лет назад я воскресил девять планет. И снова зажег звезду, которую назвал Домиником. В напоминание. Dominus illuminatio mea et salus mea, quem timebo? [3] Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? (Псалтирь 26:1). Господь – свет мой. Харрохак, если я уйду в Реку, я тоже лишусь сознания, а я – бог. Что, если в сорока миллиардах световых лет отсюда мой народ посмотрит в небо и увидит, как гаснет Доминик? Что, если сам Дом под их ногами снова умрет, когда я повернусь к ним спиной?

– То есть, если ты умрешь, Дома умрут вместе с тобой. Звезда, согревающая нашу систему, погаснет и… превратится в гравитационную яму, насколько я могу понять.

– Да, в черную дыру вроде той, которая забрала Кира. Я могу только надеяться, что к этому моменту вы все будете мертвы. Останутся, конечно, корабли Когорты. Колонизированные планеты… люди… но нас так мало, а ненавидят нас столь многие. И моя работа еще не доделана. Я не смогу смотреть на этот апокалипсис, Харроу. Я думаю, ты единственный ликтор, который способен осознать, что это такое. Это не огненная смерть. Это некрасиво. Мы с тобой были бы рады смерти, если бы она вспыхнула, как сверхновая звезда. Но это будет неумолимый закат – без надежды на наступление утра.

Вы оба замолчали.

– Если бы я сражался со Зверем Воскрешения, я бы бросил свои Дома на смерть, – сказал он. – Если бы я сражался с Вестниками, я мог бы сойти с ума, а это то же самое. Поэтому я запираюсь здесь… меня замуровывают. Чтобы Девять домов не стали нулем домов и бескрайним горем.

Он казался очень усталым и печальным.

– Понимаешь, не у тебя одной есть ограничения.

– Я могу задать тебе вопрос, учитель?

– Тебя от них еще не тошнит?

– Кто это – А. Л.?

Он распахнул глаза. Бог сел прямее, посмотрел на тебя с явным удивлением и спросил:

– Ты уверена, что хочешь это знать? Точно? Может, начнем с вопросов попроще, не таких неудобных? Откуда берутся дети, например? Я могу тебе рассказать. Не хочу, конечно, но я готов. Я приберег книжечку о детях, телах, дружбе и семье. Вы с Иантой… осторожны?

Теперь ты села прямо и произнесла размеренно, выделяя каждый слог, как будто говорила со скелетом:

– Мы. Не. Любовницы.

– Извини, я не… ну, вы примерно одного возраста, и я не знаю, как это теперь устроено, я слишком долго живу на свете.

– Мы не состоим в романтических отношениях. И в дружеских тоже.

– Извини! Извини, пожалуйста, я не должен был такое говорить.

Если бы краска на лице могла бы запечься и отвалиться кусками, как глина, так бы и произошло. Если бы ты могла заставить святого долга ворваться в комнату, пронзить тебя рапирой и утащить твой окровавленный труп, ты бы так и сделала. Ты встала.

– Если я зашла слишком далеко, учитель, прости меня. Я отзываю свой вопрос.

– Нет, – сказал он. – Давай поговорим о ней. О моем страже.

Ты осторожно села снова.

– Ты наслушалась Августина и Мерсиморн, – предположил бог.

– Да.

– Ну да, не Ортуса же. Бедный Августин. Бедная Мерси. Им все еще тяжело. Они несут груз своей общей вины. Да, наверное, пришло время тебе услышать об А. Л.

Он произнес ее имя так же, как произносили его двое непокорных святых, как две разные буквы. Ты ясно расслышала «А» и «Л». Он продолжил:

– Это расшифровывалось несколькими способами. В шутку, конечно. Я часто звал ее Аннабель Ли. Анни Лори. Когда я впервые ее встретил, я назвал ее Первой. Единственной. У нее было и другое имя, но я похоронил его вместе с ней, и никто больше его не произносит. Она мертва уже почти десять тысяч лет, но она несет дозор рядом со мной, как воспоминание… или что-то другое. Аннабель Ли была мне… как бы это сказать? Наставником? Другом? Я смел на это надеяться.

Ты не знала, как на это ответить, но он и не ждал ответа. Бог сказал:

– Она была первым Воскрешением. Она стала моим Адамом. Когда осела пыль и я увидел, что исчезло и что осталось, я оказался совершенно один. Наступил конец света, Харрохак. Только что я был человеком – и вдруг оказался Первым владыкой мертвых, первым некромантом и, что куда важнее, властелином без подданных.

– Учитель, что уничтожило Первый дом?

– Немногое, – сказал император и попытался улыбнуться. – Это было жутко: подъем уровня моря и мощная ядерная цепная реакция. С этого момента все пошло под откос.

Из этого тихого признания ты впервые узнала что-то о случившейся до Воскрешения катастрофе. Как и любой миф, этот рассказ казался далеким и нереальным.

– Харроу, это было не слишком весело. Я ничего не понимал… я был в ужасе. А она стала мне защитницей и единственным другом, и вместе со мной училась жить дальше. Это было чертовски трудно. Я раньше никогда не был богом.

Он осекся, а потом сказал:

– Она успела увидеть, что случилось с домом Ханаанским. Но ей было не очень интересно. Первая воскресшая была не человеком, Харроу, но она старалась. Гнев был ее самым главным грехом… Это нас объединяло. А когда была уплачена цена ликторства, когда мы оказались на пике эмоций… мы узнали, какова кара за наш грех. Чудовищное возмездие. За наше преступление нас будут преследовать до конца времен, наши деяния отпечатаются у нас на лицах и будут сопровождать нас, как дурной запах. Она погибла при первом нападении.

Ты не сказала, что соболезнуешь, ты не посочувствовала. Как и многие другие тайны, эта оказалась скучной и грустной: у императора Девяти домов кто-то был, а потом он, как и все его ликторы, кого-то потерял. Это была твоя история. История Ианты. История Августина, Мерсиморн и Ортуса. Это была история Цитеры и всех ликторов, кто умер за эти долгие мрачные века.

– Я понимаю, почему первые рыцари носят титулы Домов, – сказал бог. – Это имеет смысл. Но это искажает оригинальную идею. Ты знаешь, почему ты называешься принадлежащей к Первому дому? Потому что на самом деле ты – и все остальные – дети А. Л. Без нее никого из вас бы не было.

Император Девяти домов поставил на стол пустую кружку с размокшими крошками имбирного печенья. В те краткие секунды после тихого стука дна об стол, когда вселенная словно бы задержала дыхание, ты не представляла, что он собирается сказать худшее, что ты вообще слышала в своей жизни. Тонкие морщинки на лбу и у глаз стали чуть глубже, и он сказал: