Питер Ньюман - Злость [litres]

У Диады дела обстоят не намного лучше. Отдельные металлические пластины на ее нагруднике резко загнуты назад, неровные края спилены. Сквозь дырки просвечивают потные повязки.

Даже козленок прыгает не так резво, как прежде.

Их обдувает слабый ветер.

Давно брошенное добро под ногами постепенно сливается с почвой. Из земли, подобно руке утопающего, торчит сушилка для белья. Под ноги Веспер попадается наполовину зарытый и скрытый под слоем пыли шлем, и она спотыкается.

Козленок фыркает, но, когда она смотрит на него, уже отвлекается на что-то другое, и весь его вид выражает совершенную невинность.

Веспер собирается что-то сказать, но, взглянув на Диаду, меняет решение. Слова исчезают и уступают место очередному вздоху.

На плечах полукровки с пунцовой кожей балансирует молодой человек, к голове которого привязан огромный бинокль. Они стоят на парапете в Вердигрисе, по очереди сканируя пустоши и оглядываясь через плечо. Их не должно здесь быть. Но для них это не впервой.

На лице полукровки застыло смирение.

– У тебя задница костлявая.

Молодой человек ухмыляется.

– Это потому, что у меня жадный отец, который не делится ни едой, ни деньгами. Но ты, Синяк, не парься: выгорит наше дело, так и задница у меня, глядишь, настолько разжиреет, что ты на коленях передо мной будешь ползать – дай, мол, полежать на ней, как на подушке.

– Меня не интересует твоя задница. Меня интересует плата.

– Единственное, что тебя интересует, это курево.

– Неужели?

– Ну, возможно, есть и что-то еще… – Он ерзает задом на плечах Синяка. – Но именно из-за курева ты по утрам и поднимаешься – или из-за того, что курево кончилось.

– Твою мать! Прекрати!

– Зачем так мрачно? Мы на полпути к триумфу.

– Что-то я этого твоего триумфа не чувствую. Если маршалы или твой отец узнают, что мы здесь, ух какой втык нам тогда прилетит.

– Тогда перестань так громко ругаться.

Синяк, недовольно кривясь, понижает голос:

– Ты что-нибудь видишь?

– Терпение, друг мой, терпение. Богатство любит смелых, но только если они не распускают нюни. И рано или поздно Злость появится.

– Ради твоего благополучия надеюсь, что рано.

Молодой человек наклоняется вперед.

– Кажись, везение меня не подводит. Я их вижу.

– Уверен?

– В наше время немногие приходят с Севера. Видок у них… весьма потрепанный, скажу я тебе. Превосходно! – Он соскальзывает с плеч Синяка. – Пора выдвигаться.

– Зачем спешить? Мне казалось, нам нужно быть терпеливыми.

Он энергично хлопает полукровку по спине.

– В жопу терпение.

– В жопу тебя!

– Разумеется, – отвечает он, ухмыляясь. – Но сперва покончим с этим.

Вердигрис обнесен мощными стенами, а на них гордо красуются подпалины, оставшиеся после конфликтов прошлого. Стены соединяют город с окружающими его горами. Бо́льшая часть городского великолепия канула в небытие, но тут все еще сохранились три великие башни, украшенные золотом и отражающие солнечные лучи.

В потоках легкого ветерка слабо трепещет флаг. На нем изображена согнутая женская рука с напряженным бицепсом и сжатым кулаком, несомненно принадлежащая человеку.

Веспер улыбается:

– Хороший знак.

Диада окидывает взглядом гигантские ворота.

– Неужели?

– Когда дядя Вред жил здесь, Вердигрис был под контролем у Узурпатора и Нелюди. Он находился в числе мятежников, боровшихся против их гнета. Должно быть, они победили. Видишь? Флаг – это их символ.

– Думаешь, они откроют ворота его племяннице?

– Конечно! У меня и правда очень хороший дядя. Готова поспорить, у него здесь куча друзей.

Несмотря на усталость, они неожиданно прибавляют шаг – их подгоняют мысли о еде и удобных кроватях. Но даже несмотря на это, они продвигаются медленно. Солнца утопают за горизонтом, забирая с собой тепло и краски.

К тому времени, когда они достигают ворот, те кажутся черным квадратом, затмевающим редкие звезды за ними.

– И что теперь? – спрашивает Диада.

– Можно постучать.

– Вперед.

– Я?

– Это у тебя тут связи.

– Ну ладно…

Вблизи ворота кажутся значительно больше. Веспер сглатывает. Козленок бодает ее в повисшую руку.

– Ну ладно.

Колеблясь, она делает шаг вперед.

Ворота издают ужасающий скрип. Между створками пролегает бледный луч.

В свете возникает силуэт мужчины, по сравнению с гигантскими воротами он кажется чуть ли не до нелепости маленьким. Он спешит им навстречу.

Веспер поднимает руку в приветствии.

– Здравствуйте.

Ее руку перехватывают и начинают безжалостно трясти.

– Здравствуй, друг, и добро пожаловать в Вердигрис. Нужно многое обсудить, но времени мало. Как, впрочем, и всегда, не правда ли?

– Эм-м… кто вы?

– Представимся мы друг другу позже, обещаю, а пока нам нужно идти. Сюда.

Он берет Веспер за руку, и Диада с козленком следуют за ними. Они проходят через ворота, и те с щелчком захлопываются за их спинами.

У металлической шестеренки обливается по́том узурпетка в униформе, туго натягивает механизм – и из-под мундира выпирают мускулы. Ее зовут Джо-Ли, и она из второго поколения. Не такая большая, как ее отец, но куда больше, чем ее неоскверненные предки.

На ее фоне мужчина выглядит почти ребенком.

– Благодарю вас, сударыня, – шепчет он, – премного благодарен.

Он кладет ей в карман что-то маленькое и плоское, и она кивает.

– Нас здесь не было.

Он тянет Веспер дальше, пробираясь по темным улицам с уверенностью местного жителя.

– Уже скоро.

Время от времени раздаются одинокие стоны. Инстинктивно Веспер тянет к ним, но ее останавливают.

– Им ничем не помочь, – шепчет мужчина. – Лучше держаться от них подальше, если не хочешь к ним присоединиться.

Веспер хмурится, но полагается на волю проводника.

В темноте открывается дверь, и мужчина проскальзывает внутрь. Веспер, Диада и козленок следуют за ним, и дверь тут же закрывается за их спинами.

Они оказываются в маленькой комнате, забитой коробками. Из соседнего помещения доносится запах соли и мяса. Качается одинокая лампа, освещая еще одного обитателя комнаты, выхватывая из темноты пару безразличных глаз и плоскую пунцовую грудь.

Диада кладет руку на рукоять меча.

Маленький мужчина тут же встает между ними, подняв руки и улыбаясь.

– Что ж, вот мы и пришли. Тут вы можете отдохнуть. Не очень-то похоже на дом, а? Но, как говорит мой отец, нищему выбирать не приходится.