Эмили Дункан - Благословенные монстры [litres]

Серефин глубоко вздохнул. Малахия немедленно приступил к работе. Он снял с пояса книгу заклинаний и бросил ее на землю. Книга не принесла бы ему никакой пользы, но кровь… это совсем другое дело. Кровь обладала силой. Все возвращалось к магии крови, даже несмотря на то, что она была стерта из памяти людей.

– Я вижу, что ты создаешь заклинание, но было бы неплохо сперва обсудить это со мной. Я не могу читать твои мысли, и тебе нужна моя помощь, – сказал Серефин. Их должно быть четверо. Четыре направления, четыре стороны света, четыре угла клетки. В этом был смысл, но он не думал, что кулон сработает.

– На кулоне есть символ Велеса, а значит, он бесполезен.

– Велес говорит, что это грубо, – заявил Серефин.

Малахия пристально уставился на него, прежде чем покачать головой. Он не хотел смотреть, как Надя входит в эпицентр энтропии. Он просто не мог найти в себе сил.

Выдернув из-за пояса свой клинок, он начал вырезать на земле линии: по одной возле каждого угла его книги заклинаний.

– Ты настоящая загадка, – сказал Серефин.

– Может, лучше будешь следить за огромной паучихой?

Серефин оглянулся через плечо.

– Она все еще жива, но выглядит не очень хорошо. Эй, а почему у Нади появились эти жуткие паучьи глаза?

– Мы должны были пустить девочкам кровь, – пробормотал Малахия. Он задумчиво нахмурился. Нет, все будет нормально. Он мог решить эту проблему. Оставалось только надеяться, что Париджахан не позволит энтропии полностью поглотить себя и Надю.

Малахия напрягся, чувствуя, как боль пронзает его насквозь. В его желудке скребся необузданный голод. Он согнулся пополам.

– Малахия? – встревоженно позвал Серефин.

Он думал, что освободился, что Надя разорвала узы, но Чирног проник слишком глубоко. Они слишком сильно переплелись между собой. Ему не сбежать. Они могли привязать Чирнога к земле, но даже из заточения он смог бы влиять на Малахию.

Он протянул руку.

– Не подходи ближе, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Он должен был пройти через это первым. А после он мог бы броситься с края утеса и избавить всех от участи, худшей, чем смерть.

Скорее всего, никто из них не выберется отсюда живым.

Малахия выпрямился, борясь с болью и голодом. Голос Чирнога больше не звучал в его голове, но потребность осталась. Потребность поглощать, пожирать и уничтожать.

Он порезал предплечье, и на полосы, вырезанные в земле, хлынула кровь. Север и юг. Он жестом велел Серефину сделать то же самое с востоком и западом.

Тот нахмурился, но послушно закатал рукав: на его предплечье уже были порезы. Что он делал?

Серефин нахмурился.

– Ты не собираешься мне ничего объяснять? – в его голосе звучала обида, и на это не было времени.

– Мы не можем заманить его в сосуд, который уже использовали. Мы воспользуемся моей книгой заклинаний.

Серефин моргнул:

– Это ее уничтожит.

Малахия закрыл глаза. Годы работы над заклинаниями. Наброски. Портреты Живии – единственное, что от нее осталось. Эта чертова книга была у него с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. Это был сборник последних трех лет его жизни. Там остались самые первые наброски, Нади. Там были все его исследования, все его знания. Вся его сущность была заключена в этой книге, но совсем скоро от нее ничего не останется.

– Все равно от нее никакой пользы, – хрипло сказал Малахия.

Серефин слегка замялся, но затем все-таки порезал предплечье и пролил кровь на две оставшиеся полосы.

– Создать тюрьму, – пробормотал он. Вокруг него вспыхнуло облако звезд и мотыльков.

Малахия посмотрел на бурю, охватившую все кладбище. Он наблюдал за тем, как она поглотила огромного бога, который имел неосторожность подойти слишком близко. В одно мгновение гигант превратился в пыль. Тьма стремительно двигалась по направлению к войскам, и Малахия опустил глаза, когда группу солдат разорвало на куски.

Он сел перед книгой. Мгновение спустя он почувствовал, что Серефин сел рядом с ним.

– Кровь и кости, мы умрем в поле недалеко от Комязалова, – пробормотал Серефин.

Малахия не смог удержаться от смеха.

– Ты станешь призраком и будешь вечно бродить по этому полю.

– Но я всегда хотел быть призраком какого-нибудь пивного заведения. Что не так с этими людьми?

– А что не так с нами?

Серефин тихо рассмеялся.

– Я могу побыть сентиментальным? Хотя бы секундочку.

– Я бы предпочел, чтобы ты этого не делал.

Серефин посмотрел на него, прежде чем его взгляд снова вернулся к буре, необъятной, тяжелой и темной. Внутри нее сверкали молнии, но они казались тусклыми и такими далекими. Париджахан и Нади больше не было видно.

– Я так рад, что у нас был шанс разобраться в наших отношениях. Я бы мог бы постараться быть лучшим страшим братом, но, знаешь, ты тоже не подарок.

– Серефин, я тебя ненавижу.

– Это не правда.

Малахия и сам это знал.

Он потянулся к магической нити, протянутой между ним и Надей. Их связь исказилась и стала намного слабее, но Надя все еще была с другой стороны. Она была такой невероятной, и внутри нее бурлила чистая, необузданная сила, которую Малахия никак не мог постичь. Девушка, которую он нашел в снегу, обладала силой, но с тех пор она очень изменилась. Проделав долгий путь, Надя наконец приняла свою тьму, и это делало ее самым опасным магом, которого он когда-либо встречал.

Он ждал. Он ждал ее сигнала. Он ждал, пока она будет поглощена и пока Чирног осознает свою ошибку.

Надя попала прямо в пасть энтропии.

Вокруг них бушевал шторм, и она вцепилась в руку аколийки. Если она потеряет хладнокровную рациональность магии Париджахан, все будет кончено. Ее проглотят целиком. В руках Нади и двух транавийских магов была сосредоточена невероятная сила, но без Париджахан ничто не имело бы значения.

– Скажи мне, что тебе нужно, – сказала аколийка, прежде чем войти в шторм.

– Хаос Малахии повлиял на Чирнога точно так же, как голод Чирнога пропитал всю сущность Малахии, – сказала Надя. – Мне нужно унять этот хаос.

И Париджахан сделала все, что было в ее силах. Она дала Наде броню: пусть и хрупкую, но все же броню.

В этот момент Надя была такой, какая она есть. Без притворства и масок. Все, от чего она убегала, все, что от нее скрывали, все, что никогда по-настоящему не имело смысла, смешалось в одной девушке: по-настоящему чудовищной, по-настоящему божественной, но, в конце концов, абсолютно смертной.

Все это было разными частями одного целого.

« Чего ты пытаешь добиться? Ты уже помогла мне, уже освободила меня. Думаешь, можешь так быстро обернуться против меня? Способна ли ты на такое предательство ?»