Евгения Сафонова - Когда завтра настанет вновь [litres]

– Не пойду, – тихо подтвердила я.

– И будешь защищать её. – Одними глазами он указал на баньши, голубым призраком застывшую за моим плечом. – До конца.

– Буду.

– И убьёшь меня, если я заставлю её замолчать.

– Убью.

Слова падали каменными кубиками. Они всегда нравились мне меньше костяных – слишком тяжёлые, слишком неотзывчивые, слишком глухие к чужому воздействию.

Моя рука, устремлённая Питеру в грудь, не дрожала.

– Кажется, я был для тебя слишком хорошим наставником.

– Ровно таким, каким нужно.

Он улыбнулся – так светло, так печально, что у меня защемило в груди: словно то, что осталось от моего разбитого, растолчённого, испепелённого сердца, ещё могло болеть.

– Я надеялся, что у нашей сказки всё-таки выйдет другой финал.

– Да. Я тоже.

Миг мы ещё смотрели друг другу в глаза – как люди, разделённые окном готового к отправлению поезда, ожидающие момента, когда он тронется, разлучая их навсегда.

Питер метнулся в сторону в ту же секунду, как я выпалила слова заклятия, и тёмный сгусток бессильно расплескался о стену. Питер выбросил руку вперёд, точно кидая на стол игральную кость, – и я успела заметить, как к моей босой ноге подкатывается некрупный сапфир, прежде чем всё вокруг затмило ослепительное синее сияние.

Когда ко мне вернулась способность видеть, я лежала на полу, прижавшись щекой к прохладному паркету. Не чувствуя собственного тела, не в силах шевельнуть даже пальцем. Рок лежала рядом, глядя в потолок с тем же изумлением.

Знакомые ноги в джинсах и мокасинах возникли подле моего лица.

Я попыталась разомкнуть губы, попыталась позвать на помощь – даже зная, что это бесполезно, – и не смогла.

– А малыш Питер так хотел отпустить вас. Обеих. – Не глядя на меня, Питер нагнулся за сапфиром, так и лежавшим на полу – пустышкой, уже выплеснувшей заключённое в ней заклятие. Голос его казался иным, непривычным, чужим; тон был чуть выше обычного, интонации – быстрее. Черты будто заострились, в движениях проявилась рваность, которой я не замечала прежде. – Не стоило вам будить меня. Не в моих привычках оставлять свидетелей.

Питер – или кто-то, занявший его место, – выпрямился, и я перестала видеть его лицо. Постоял на месте, словно в раздумьях, а затем его ноги двинулись мимо моей головы. Вперёд.

К Рок.

– Ты правда ему нравилась, избранница Великой Госпожи. – Убийца по прозвищу Ликорис опустился на колени рядом с баньши. Сунув сапфир в карман, достал оттуда же бритву. – Он думал, вы останетесь друзьями. Просто чтобы ты знала.

Его фигура расплывалась в странной, невесть откуда взявшейся посреди дня тьме перед моими глазами, но я различила блеск лезвия, когда он раскрыл бритву.

Нет, Питер, хотела крикнуть я, но не смогла шевельнуть губами.

– Пит… По… жалу…

Шёпот Рок разбил звенящую тишину.

Она может говорить. Значит, может встать.

Боги, пусть она встанет, пусть убежит, пусть…

– Глупая, глупая Рок. – Я не видела лица Ликориса, уже почти ничего не видела, но в голосе прозвучала жалость. – Что же ты наделала.

Когда мгновенный шелест бритвы сменился жутким бульканьем, с которым люди захлёбываются собственной кровью, я даже не смогла закричать. Ужас надёжнее обездвиживающего заклятия сковал руки, ноги, всё моё бесполезное тело; мысли застыли, отказываясь понимать, отказываясь признавать, отказываясь верить…

Свет померк.

Прохладное летнее предрассветье. Небольшой кирпичный дом в тихом городке, спящем под чернильным небом с манными крупинками поблекших звёзд. Тёмная комната, где на узкой кровати спит девушка, по-детски подложив руку под щёку.

Во сне лицо Лайзы безмятежно и беззащитно – и, может, поэтому во взгляде сида, стоящего у изголовья её кровати, стынет странное сочетание горькой нежности и неизбывной тоски.

Когда Лайза начинает ворочаться во сне, чуть приоткрыв сонные глаза, его уже нет рядом.

Спустя пару секунд леди Форбиден, мирно спящая в другой комнате, тоже открывает глаза – по причине того, что её плеча касается чужая рука. Но когда рядом с прикроватной тумбочкой она видит Коула, в лице её не остаётся и намёка на сонливость.

– Ты? – Леди Форбиден изумлённо садится на постели, прикрывшись одеялом; спросонья голос её хрипит, как у курильщицы. – Что ты тут делаешь?

Коул смотрит мимо неё. Глаза тусклые, в лице ни единой эмоции – бесстрастная, бледная, как воск, маска.

– Я надеялась, что больше тебя не увижу. – Леди Форбиден тянется к ночнику рядом с кроватью, по такому случаю выпустив из руки одеяло, являя гостю шёлковую сорочку. Вторая рука её вскинута, и хотя на этот раз палец не устремлён сиду в грудь, магическая печать горит на коже, выдавая готовность к атаке. – Зачем ты здесь? Никаких сидов в окрестностях не появлялось. Лайза приходит домой вовремя. Двадцать пятое июля послезавтра… то есть уже завтра, и…

– Я не знаю, что мне делать, – голос сида спокоен, нетороплив и так тих, что больше похож на шёпот. – Я испробовал всё, и всё тщетно. Лишь хуже и хуже. Заколдованный круг, который я не могу разорвать.

Даже отчаянный, до боли, до сорванных связок крик не прозвучал бы так жутко.

– Снова Лайза, да? – выговаривает леди Форбиден спустя долгую паузу. – С ней что-то случится? Твой двойник всё-таки…

– Я хотел бы рассказать вам. Но не могу.

– Почему?

– Если я сделаю это, вы умрёте.

Коул произносит это без печали, без горечи. Просто и буднично, как давно свершившийся факт, который он озвучивал не раз.

– Я… – глаза леди Форбиден суживаются. – Почему?

– Потому что я уже делал это. И это всегда заканчивалось одним и тем же. – Сид кажется марионеткой, губы которой приводит в действие какой-то хитрый механизм. – Никому не дано знать о будущем слишком много. А то, что я сделал с ним, так искалечило океан времени, что он отчаянно пытается защитить себя. И устраняет любого, кто даже просто знает об этом.

Взгляд леди Форбиден смягчает понимание:

– Это на самом деле ведь не второй наш разговор, правда? Далеко не второй?

Коул молчит.

– Но Лайза погибнет, если ты мне не расскажешь, – требовательно продолжает она.

– И даже если расскажу. Что бы я ни делал, всё ведёт к одному, – он говорит это почти безразлично. – Есть единственный путь, по которому она может пойти, чтобы спастись. И тогда всё закончится тем же, что я так стремился предотвратить.

– И что это за путь?

– Уйти на Эмайн Аблах. И никогда не возвращаться.

Леди Форбиден смотрит на него – с тем же угрожающим недоверием, что ясно читалось в её глазах четыре года назад.

– Я знаю, что вы думаете. Я знаю, что подумает Лайза. И потому, хоть я мог бы вновь уволочь её силой, я не сделаю этого. Но я не могу рассказать ни вам, ни ей, почему она должна уйти. Тот, кому я поведаю об этом, умрёт. Поэтому я здесь. – Коул прикрывает глаза. – Я не знаю, зачем пришёл. Наверное, потому, что не могу просто смотреть, как она умирает. Но, похоже, это всё, что мне остаётся.