Сергей Кусков - Записки раздолбая, или Мир для его сиятельства

Агрономия? Ну да, знаю про подкормку селитрой. И карбамидом. И нитроамофосом. И даже знаю начерно как изготовить эту селитру. Берёшь воздух и метан, нагреваешь, получаешь азот, водород и углекислый газ. Углекислый газ удаляешь. Прогоняешь на катализаторе под давлением. Получаешь аммиак. Выделяешь. Потом добавляешь воздух и окисляешь на катализаторе до оксида азота. Затем промываешь водой, получаешь азотную кислоту. Которую нейтрализуешь аммиаком из первой установки. Вуаля, вот вам селитра! Смешно?

Мне нет. В нашем городе химзавод, производящий эту байду. Размером с город. Угу, повезло мне с малой родиной — два огромных завода-экологических-бедствия. Оттого и в курсе некоторых стадий. Но без техники хотя бы двадцатого века эти знания — балласт. Так что трёхполье и чередование культур — это всё, что могу дать местным, которые и без меня это знают.

Я не знаю ни-че-го, чтобы смочь чего-то достичь в этом мире! Чтобы просто выделиться, используя это в качестве подушки безопасности — у других нет, а я такой крутой этим обладаю. Да я даже драться как спецназовец не умею — не открыть мне свою лигу ассасинов!

Использовать организационные знания? Как в «Отроке» у Красницкого, земля ему пухом? Попал в прошлое, понимаешь, депутат-управленец, всех построил. А я ни разу не управленец! Не опыта! Ничего у меня нет!

Зато у меня от Ромы теперь есть моральные императивы. Они, конечно, не всегда работают, Рома, сука, молчит, когда я Астрид трахаю, хотя она мне родная сестра. Потому, что сестра она не ему, а, сука, Ричи. А Ричи — уёбок, которого уконтропупить мало было, слава богу, что у травницы-Анабель это получилось. Но в остальном у Ромы на первом месте «справедливость», «человеколюбие», «ценность человеческой жизни», а ещё, умора, понятие «девичья честь»! Его не просто не поймут в окружающем мире; засмеют, если он вслух о чём-либо из перечисленного скажет! Тут гуманизмом не просто не пахнет — тут такой атавизм смертельно опасен для твоей жизнедеятельности.

Но, блядь, не смогу я больше детей со смехом давить! И девкам подолы задирать — особенно бесправным крестьянкам. А ещё как оклемался, издал указ о запрете смертной казни. Теперь в моих владениях (кроме баронских феодов) даже на конюшне запороть насмерть нельзя. Преподнёс это как убыток мне-любимому, иначе не поймут исполнители, а слово «убыток графу» тут понятие святое. Революционно, не принято тут так, полумера, но тем не менее, написал, сделал, разослал.

Блядь, как мне быть?! Как мне жить?! Хоть волком вой, со всех сторон затык, засада и мировоззренческий конфликт. И никаких просветов!

Ещё соседи хреновы достали — прутся проведать, всё ли у меня в порядке. Слухи о моём безумии дошли, как и об излечении. Кривляться перед грязными вонючими скотами, аналогами Ричи до встречи с травницей?.. Не могу. Сил нет. Сказываюсь больным, или, как сейчас, заставляю отдуваться Астрид, прячась на смотровой площадке главной башни. Тут холодно, зима, ветер гуляет, а высота как на десятиэтажке — любой желающий составить компанию мгновенно съёбывает. Особенно дочки баронские соседские — а то я не знаю, нафига мне их табунами возят. Ладно, не парюсь — соседи не тупые, сообразят, что не до них мне. А что не вежливо поступаю — так парнишке пятнадцать, это как у нас девятнадцать-двадцать, он три месяца как граф, да и болел недавно — замнётся.

— Ричи, мне это уже надоело. Я хочу, чтобы ты всё рассказал.

Произнесено было без той требовательной энергии, с которой этот вопрос задавался первые дни после моего пробуждения. Устало. Наши отношения с Астрид подходили к концу — оба чувствовали, что пора остановиться. Итить иху мать, мы живём в обществе! А значит не можем просто так брать и устраивать чёрти что. И то, что вокруг слуги, в большинстве мои крепостные, совсем не значит, что о наших отношениях через время не узнает всё королевство. Трахнуть сестрёнку в этом мире в среде аристократией не считается эдаким злостным преступлением, скорее чудачеством изнеженных в роскоши и власти владетелей. Когда у тебя и так есть всё, что может предложить этот мир, а хочется большего, почему бы не попробовать? Но, мать его, ОТНОШЕНИЯ между родственниками — это уже за пределами даже местной пещерной морали. У неё оставалось мало времени до приезда супруга, когда я буду вынужден её отпустить, и она уже почти отчаялась получить ответы.

Но сегодня я впервые почувствовал себя в своей тарелке: здоровым, бодрым, отдохнувшим после многодневного ощущения инвалидности и неполноценности. Перед обедом спустился в подвал, в оружейку, провёл разминку с мечом — знаете, а это что-то! Рома любил разные острые железяки, которые могут убивать, но только мысленно — настоящие такие только в музеях. Даже у реконструкторов современные поделки, сделанные мягко говоря не по старинным технологиям. Но Рома и на реконструкторов выхода не имел. Теперь же, когда к памяти проводившего разминочный комплекс привычного к мечам Ричи добавились его эмоции восторга и восхищения… В общем, настроение до конца дня было обеспечено.

На пятый этаж донжона (как у нас десятый) также впервые взбежал, не запыхавшись. При всём неуважении к средневековью, люди здесь очень сильные и крепкие. Рикардо никогда особо не выделялся среди местных воинов-ровесников силой, плотностью и выносливостью, но рядом с Ромой смотрелся бы качком. И этот качок почти восстановил форму. И после любовных утех в объятиях женщины-мечты, разомлел достаточно, чтобы начать признание. В конце концов, ближе Астрид у меня тут никого нет, и если она не поймёт…Тогда всё к чёрту!

— Эта Анабель… Она меня убила, — произнёс я, рубя с плеча.

Не ожидавшая ответа Рыжик мгновенно взбодрилась, навострила ушки и даже привстала на постели. Я любил это дело со светом, на столе горела масляная лампа (хотя опыт Ричи подсказывал, что в целом народец тут предпочитал без света; в крайнем случае при свете луны — вон, из окна как светит. Луна тут всего одна, чуть бОльшего размера, чем наша, с другим рисунком лунных морей и светит ярче) и я прекрасно читал гамму чувств на её лице.

— Я умер, — подтвердил я немой вопрос. — На самом деле умер, Лисёнок! — Сделал паузу. Сестрёнка не перебивала. — И родился. Заново. В другом месте.

— Я так и знала, что всё дело в этой прошмандовке! — загорелись огнём её глаза. — В каком?

— Это далеко. И даже не знаю насколько. — Задумчиво покачал головой. — Это другой мир, совсем другой. Там нет одарённости — только обычные человеческие способности.

— Что значит обычные способности? — нахмурила она лобик. — Ты хочешь сказать, одарённость…

— Там её нет, — отрицательно покачал я головой, вытягивая ладони и зажигая над ней маленький факелок. — ТАК там сделать нельзя. И никак иначе нельзя. ЛЮБОЙ одарённости — нет. Откуда она здесь, в нашем мире, после того, что я узнал, сказать не могу, но… А ещё там нет степняков и эльфов. Но их с успехом заменяют другие люди.