Сергей Извольский - Восточный пакт [СИ litres]

Этот мир принадлежит владеющим даром магии аристократам. Но одаренных здесь не более одной десятой процента. При общей численности населения в два раза меньше, чем в моем мире, это не более десяти тысяч на каждую страну Большой Четверки первого мира. Даже меньше – как я знаю из лекций фон Колера, квоты по положениям Стихийного пакта ООН, ограничивающего численность магов на каждую страну, еще никем не выбраны.

В моем мире в роли обывателя я практически не пересекался с федеральными политиками, знаменитыми спортсменами, селебрити и другими медийными персонами. Здесь ситуация схожа. Мир принадлежит одаренной аристократии, но для большинства населения маги остаются лишь персонажами новостей и светской хроники. Так что реакция Халида на демонстрацию моих ментальных способностей в некотором роде схожа с возможным удивлением администратора АЗС в Когалыме, куда вдруг заедет заправиться и попить кофе Алекс Овечкин или Криштиану Роналду.

– Халид, это очень и очень важно, – завладевая вниманием собеседника, произнес я убедительно. – Вопрос жизни, смерти… и власти. Можешь передать Планшету… – перебил я собравшегося что-то сказать Халида. И сам запнулся. Мустафу надо вызвать так, чтобы информация попала к нему с гарантированной персонализацией, но при этом завуалированно.

– …передать для Планшета, что близкий друг как можно скорее хочет расспросить его подробнее про смысл истории о Рабиновиче и Грицко в дирижабле.

Думаю, Мустафа поймет, о чем речь. Сам я очень ярко запомнил притчу, которую приглядывающий за Олегом сириец рассказал ему перед памятным поединком с аравийцем.

– Свяжись с Планшетом, Халид, а после мы вернемся к разговору об Уэлче. Я тебе его отдам, как и обещал.

Собеседник посидел немного, словно раздумывая – а на самом деле просто выдерживая необходимую паузу, чтобы не создавать видимость мальчика на побегушках, а после поднялся и вышел.

Осмотревшись, я позволил себе краткий возглас, емко характеризующий события последних часов. Просканировав окружающее пространство и не почувствовав направленной агрессии, прикрыл глаза. Глубоко вздохнув, откинулся на спинку дивана и попробовал немного расслабиться. В этот момент меня и накрыл адреналиновый отходняк. Да так, что даже в ушах зазвенело, а все тело потянуло ватной слабостью. Руки мелко-мелко задрожали, сердце забилось пойманной рыбой в районе горла, на висках выступил холодный пот.

Дыхание перехватило, и в поисках глотка воздуха я выпрямился. Помогло, и чуть погодя я закрыл лицо руками и зажмурился. Как по заказу, перед внутренним взором сразу замелькали картины лопающихся, как арбузы, голов полицейских, мешковато валящиеся на землю фигуры уличных шестерок, толчками выходящая кровь из перерубленной шеи Сандро, глухой стук ломающейся лобной кости убитого брошенным пистолетом татуированного, распластанный передо мной бугай-охранник с выбитым напрочь затылком.

Отняв ладони от лица, я заметил на тыльной стороне ладони несколько засохших капелек крови. По мере того как вглядывался в сухие кляксы, все больше казалось, что руки у меня по локоть в крови. До тянущего отвращения казалось. Даже на пару мгновений захотелось вскочить и бежать куда глаза глядят, но усилием воли я с этим справился. Рывком поднявшись, я равномерно задышал. Глубоко – до гипервентиляции легких.

Немного придя в себя, осмыслил произошедшее в последние минуты. Выводов, собственно, сделал два. Первый: я еще не кровавый душегуб, и ничего человеческое мне не чуждо. Второй: мир вокруг жесток, и рефлексии вместе с вот этим всем – это, конечно, замечательно, но пора заканчивать. Здесь все просто: или ты, или тебя.

После того как справился с собой и выключил переживания, все же устроился с удобством на диване. Зацепил пару ломтиков щербета и постепенно все более расслаблялся. Через некоторое время уже с более-менее чистой головой раз за разом прокручивал события и не мог найти лучших вариантов собственных действий. Нет, были, конечно, два варианта-победителя вне конкурса: просто не мешать Войцеху убить Шиманскую или самостоятельно прикончить ее уже после того, как хлопнули глазные импланты, лишая Анжелу зрения. Но по причине убеждений эти два идеальных варианта я не рассматривал.

Несмотря на общее напряжение момента, у меня получилось подремать. Конечно, это не был полноценный сон. Я, словно развалившийся на ветке гепард, обозревал окружающее пространство одним глазом. Но отдыхал – во всем теле появилась необычайная легкость.

Мысли в голове плыли, словно воздушные облака, не цепляясь за разум и не складываясь в цепочки ассоциаций. И в конце концов приплыли: когда полудрема взяла верх, а я полностью расслабился, перед взором остались только яркие образы воспоминаний. Характерных воспоминаний. В основном фигурировала Зоряна и услужливая горничная, но постепенно в дело вступала фантазия, и в калейдоскопе образов я наблюдал совсем разные картинки с ворвавшимися в полудрему Шиманской, а чуть позже Анастасией. Вскоре и вовсе услышал даже «Oh, my lord!» от Саманты, сказанное в совсем интересных обстоятельствах, услужливо нарисованных воображением.

Ворвавшийся в сонно-фантазийный трип яркий образ смуглой красотки в не менее ярком антураже оказался настолько сильным, что я рывком вырвался из полудремы. Сел поудобнее, вновь перевел дыхание. Мда, почти пятнадцать лет – это не шутки.

– Я всегда о ней думаю, – негромко произнес я, вспомнив по случаю бородатый анекдот. В этот самый момент практически беззвучно открылась дверь.

– Что? – вкрадчиво поинтересовался знакомый голос.

Обернулся и увидел Мустафу. Настоящего Мустафу, который вновь подвергся косметической хирургии. Вошедший выглядел уже не как мой ординарец Планшет, а как тот самый Мустафа, который вел пригляд за Олегом еще совсем недавно здесь, в протекторате.

– Притчу вспомнил вот, – неожиданно для самого себя по-хулигански подмигнул я Мустафе и, поудобнее устроившись в кресле, рассказал, не дожидаясь вопроса: – Офицер на плацу спрашивает у бойцов: «Рядовой Грицко, что вы думаете, когда видите этот кирпич?» – «Здесь кирпич валяется, там валяется. Бесхозяйственность, вашбродь!» – «А вы, рядовой Рабинович?» – «Здесь кирпич валяется, там валяется. Дом построить можно, вашбродь!» – «Рядовой Петров?» – «О медсестре Самойловой думаю, вашбродь!» – «Н-не понял?» – «Я ее вчера в больничке увидел в халатике, а так трахаться хочется, что теперь всегда о ней думаю!»

Мустафа, как я явно заметил, едва напрягся, сдерживая улыбку. Пройдя через кальянную, он присел напротив меня. На место, на котором еще недавно Халид сидел.

– В Русской императорской армии нижних чинов на «вы» не называют, – покачал головой старый знакомый.