Линси Миллер - Что мы пожираем [litres]

Шелк шуршал по земле. Суверен уселась на табурет наследника.

– Итак, – сказала она, – у тебя есть и благотворец, и грехотворец?

– Да, ваше превосходительство.

– Подойди сюда, Лорена Адлер, – она похлопала по табурету, на котором я сидела до этого. – Я всю жизнь мечтала встретить еще одного двуосененного, и вот ты здесь.

Конечно, существовали правила, запрещающие смотреть на суверена, но в тот момент, когда я подняла голову, наши глаза встретились. Я замерла.

В ней не было ничего необычного – маленький носик, тонкие губы, обведенные коралловым пигментом, и каштановые волосы с проседью на висках. И хотя ее косметика была дороже, чем вся моя жизнь, я могла бы не заметить ее в переполненной комнате. Да я бы и не заметила.

– Давай будем честны друг с другом. – Суверен взяла меня за подбородок и повернула мое лицо сначала в одну сторону, а затем – в другую. Я была бы такой же некрасивой, как она, если бы не мои рыжие волосы. – Тебе ведь велела спрятаться твоя мать, да? Та, что с Болот? Ты похожа на нее?

– Нет, ваше превосходительство, – ответила я. Мама всегда говорила, что я похожа на своего отца, но у меня не было воспоминаний о нем. Угловатая челюсть, карие глаза с опущенными уголками и тонкие губы придавали мне вечно раздраженный вид. – Сомневаюсь, что вы когда-либо видели ее или моего отца.

– Да, я тоже в этом сомневаюсь, – сказала она с улыбкой, отпуская меня.

Я отвернулась. Двое слуг позади нее опустили глаза, но стражник не сводил глаз с моих рук.

– Неужели ты думала, что я буду изуродована шрамами? – спросила Корона с мелодичным смехом. Служанка добавила мед в чай и размешала его для нее. – Или, может быть, что я буду безумно красивой женщиной, которую довели бы до совершенства ее творцы?

У нее был шрам, совершенно обычный. Он шел от центра ее лба, через ее левую бровь и глаз, вниз по щеке и заканчивался на груди, напротив знаков из зеленых и белых чернил, с помощью которых суд и совет держали ее под контролем. Ее платье было скроено так, чтобы было видно и шрам, и знаки.

– Пэры всегда делают своих врагов уродливыми или красивыми – третьего не дано – и всегда это зависит от их узких взглядов на красоту и уродство. Такие лишенные воображения сплетники, – она положила руки на стол и постучала массивным кольцом-доспехом, украшающим ее указательный палец, по столешнице. Ее ногти были очень острыми, чтобы легче было делать жертвоприношения. – Но ты, Лорена Адлер, не красива и не уродлива. Ты просто есть. Как я. Незаметная. Недооцененная. Обычная девушка, оказавшаяся среди голодных волков.

Она сказала это так уверенно, что я вздрогнула. Она смогла вылечить смертельный удар, а это означало, что она могла вылечить свою рану полностью, так, чтобы у нее не осталось шрама. Моя же кожа была покрыта шрамами.

– Я думала, вы будете красивее, – сказала я. – Я видела, как богатые люди проезжали мимо Болот. Они всегда были красивее.

Суверен выпрямилась.

– Удивительно, как деньги влияют на уверенность в себе.

И на одежду. И на здоровье. И на все остальное.

– Итак, – сказала она, заглядывая в чашку, которая принадлежала ее сыну, и протягивая ее служанке. – Над чем ты работаешь с моим сыном?

Служанка снова наполнила чашку, а другая положила в нее две ложки меда, не касаясь краев. Эта женщина никогда не была незаметной и недооцененной. Она, как и ее сын, не была похожа ни на кого в Цинлире.

– Сейчас он в основном проверяет пределы возможностей моих контрактов и жертвоприношений, – сказала я. В контракте не было пункта, запрещающего мне говорить его матери, что он хочет сделать с Дверью, но из наших разговоров было ясно, что она не согласна с его намерениями. Лучше солгать – и ложь теперь стала моей второй натурой. Если бы она думала, что я совершенно не обучена, она бы меня недооценила. – Меня не учили заключать контракты с моими творцами, поэтому я работаю совершенно по-другому. Сегодня у меня ничего не получается. Я совсем не похожа на вас.

– В самом деле, – сказала она. – И что мой сын пообещал тебе в обмен на это знание?

– Информацию и защиту, – сказала я. – А также сказал, что больше не будет приносить в жертву жителей Лощины. Нас слишком мало, чтобы приносить жертвы даже в течение года, а город находится слишком далеко, чтобы что-то сделать.

Если я хочу помочь Уиллу, мне нужно больше узнать о ее жертвах и о том, почему она так поступала.

– Тогда вы слишком далеко и чтобы протестовать, – сказала суверен. Она отхлебнула из чашки, и ее служанки удалились. – Как у тебя получилось жить здесь и не привлекать к себе внимания? Я наняла нескольких благоосененных только для того, чтобы они искали осененных детей.

Я сглотнула. У меня в горле появился сладковатый привкус желчи. Я почувствовала прилив тошноты.

– Я из Болот. Я старалась держаться в стороне и редко использовала творцев.

– Да, Алистер сказал, что он был удивлен скоростью, с которой ты уничтожила и создала новые воспоминания моих стражников, – сказала она с улыбкой. – О, он любит трудные загадки.

Я сцепила руки на коленях, мои ногти впились в кожу. Мой благотворец заскулил. Моя кожа, казалось, натянулась от поднимающегося во мне страха.

– Как ты это сделала? – спросила она.

Я сглотнула.

– Мне всегда было комфортнее с телами и воспоминаниями. Я могильщица. Я очень хорошо знаю смертные тела.

– Скажи, как осененный, который никогда не учился, может так быстро и четко менять вспоминания? Ты не работаешь с мыслями, готовя тело к погребальным обрядам. Ты не видишь чувства, наблюдая за мертвыми нервами. Все это неосязаемые вещи. Их изменение требует практики, – она наклонилась так близко, что я почувствовала как у нее изо рта пахнет медом. – Но у тебя ведь была практика? Если бы ты не могла создавать и уничтожать даже самые элементарные вещи, ты была бы бесполезна.

– Нет, – я покачала головой. – Я же сказала. Сегодня я не очень полезна.

– Я знаю, – сказала она, глядя на меня поверх своей чашки, – так же, как и знаю, что ты куда опаснее, чем заставляешь всех верить.

Она вытащила из складок платья маленький пистолет и приставила дуло к моему животу.

– Считаю до трех, – сказала она. – Ты либо поймешь, как уничтожить механизм этого пистолета, не имея возможности при этом его увидеть, либо получишь пулю в живот. Конечно, я могу вылечить такую рану, но необученный двуосененный вряд ли будет кому-то полезен.

«Полезен» – вот опять.

– Раз.

«Уничтожь пулю и порох», – взмолилась я.

Мой грехотворец оторвался от меня и обрушился на нее прежде, чем я даже пообещал ему жертву. Могу ли я чем-то пожертвовать? Выстрелит ли она, если я проткну ее руку ножом?

– Два.

«Возьми ее ногти и кровь, которая появится, когда она их лишится. Возьми ее браслеты».