Ричард Бэккер - Нечестивый Консульт [litres]

Грех.

Тем вечером многие тысячи собрались, чтобы глянуть на казнь обвинённых в подстрекательстве к мятежу – около двадцати человек, которые, не считая Вугалхарсы, попали к палачам в большей или меньшей степени случайно. Пройас был готов к осложнениям и к тому, что ему придётся приказать Школам обратить на бунтовщиков всю свою мощь. Но как бы он ни опасался перспективы наплодить мучеников, ещё пуще он боялся показаться слабым и бессильным. И посему кому-то предстояло умереть – хотя бы для того, чтобы возродить в людях страх, в котором нуждается всякая власть.

В соответствии с Законом с «зачинщиков» бунта публично содрали кожу, за один раз срезая её с тела полосками в палец шириной. Меж собственными дикими криками осуждённые раз за разом взывали к своим родичам, то подбивая их вновь восстать, то умоляя послать им в сердце стрелу. Но в отсутствие какого-либо общего, объединяющего всех притеснения, их вопли лишь нагоняли на людей ужас и вызывали паралич, либо же и вовсе провоцировали насмешки и взрывы шумного веселья – хохот, будто бы исходящий от кучки обезумевших глупцов. Большинство воинов счастливо завывали, тыкали в казнимых пальцами и, держась за бока от смеха, вытирали с глаз слёзы, радостно приветствуя натужные визги тех, кого несколькими стражами ранее сами же прославляли и носили на руках. Но некоторые смотрели на происходящее безо всякого выражения, глаза их были широко распахнуты, а сжатые губы превратились в тонкую полоску, словно бы души их полнились неверием к ужасу, ими же и пробуждённому. Экзальт-генерал был среди них. Он вынужденно смотрел на казнь, но не мог отделаться от мысли, что сия показательная экзекуция, долженствующая внушить зрителям в равной мере и почтение и ужас, была для них скорее наградой, нежели наказанием…

Что, следуя какому-то слепому, звериному инстинкту, Ордалия добровольно отдала часть себя самой, дабы накормить прочие части.

Как было установлено, из четырёхсот тридцати восьми умерщвлённых во время бунта Судей почти четыреста оказались частично съеденными. После математических расчётов Тесуллиана лорды Ордалии могли с достаточной степенью достоверности предположить, что по меньшей мере десять тысяч их братьев-заудуньяни в той или иной степени оказались причастны к каннибализму…

Вдобавок ко всем прочим мерзостям, ими совершённым.

Пройас повелел Столпам установить его кресло на вершине холма, высившегося у южной оконечности лагеря. Там он и сидел в полном боевом облачении, позой своею и видом более напоминая императора Сето-Аннариана, нежели короля Конрии. Кайютас стоял справа, наблюдая за тем, как он всматривается в даль.

– Мы поразмыслим о Голготтерате вместе, – сказал он своему племяннику, – там, где нас сможет увидеть каждый, кто пожелает.

И они взирали на расстилающиеся перед ними свинцово-серые пустоши Агонгореи – бесплодные земли, исчерченные штрихами и изгибами глубоких вечерних теней, отстранённо созерцая Рога, вздымающиеся у изрезанного скалами края горизонта. «Аноширва» называли древние куниюрцы это зрелище, особенно наблюдаемое с подобного расстояния, «Рога Вознесённые». Сидящим так высоко над этой по-трупному бледной равниной их сияние могло показаться чем-то вроде блеска золотого украшения в пупке шлюхи или же воткнутого в сморщенную кожу мертвеца фетиша некого безвестного культа…

Инку-Холойнас.

Голготтерат.

Ужас скрутил его кишки.

Уста увлажнились.

Несколько лет тому назад Келлхус предложил ему представить тот миг, когда, находясь на Поле Ужаса, он увидит Голготтерат. Пройас вспомнил, как горло его сжалось от этого образа, от предощущения, что он находится на этом вот самом месте, только не сидя в кресле, как сейчас, а стоя прямо и будучи одновременно переполненным и яростью и смирением… ибо он сумел добраться так далеко… и оказаться так близко к Спасению.

И вот сейчас он сидел здесь, согбенный и скрюченный, – тень себя самого, отброшенная вечерним солнцем на поражённую проклятием землю.

Он был Кормчим.

Возвышенным над всеми остальными не благодаря своей силе или чистоте своей веры, но из-за того, что потерял всё это, обладая ныне лишь окровавленным дуплом, зияющим в том месте, где прежде у него было сердце.

Солнце скользнуло за алую вуаль, и торчащие из горизонта щепки Рогов вспыхнули подобно каким-то жутким фонарям, подобно маякам, то ли манящим к себе, то ли, напротив, предупреждающим держаться подальше. Золотые изгибы, колющие глаза предостережением своей необъятности, вознёсшиеся так высоко, что, купаясь в свете зари, они могли сиять ярче солнца.

– Будет ли этого достаточно? – услышал он собственный вопрос, обращённый к Кайютасу.

Имперский принц пристально смотрел на него один долгий миг, словно бы желая подавить страсти столь же бурные, как и те, что пылали в его собственной душе. Алое сияние Рогов окрасило его щёки и виски розовыми мазками, вспыхнуло багровыми отсветами в его зрачках.

– Нет, – наконец ответил он, вновь поворачиваясь к сверкающему образу Аноширвы.

– А как же умение направить в нужную сторону всеобщее умопомешательство?

Его ужасало то, что Рога продолжают тлеть всё так же ярко даже после того, как солнце и вовсе умерло, удушенное фиолетовой дымкой.

– Боюсь, эта сила доступна одним лишь пророкам, дядюшка.

– Разве ты не боишься Преисподних? – будучи ещё ребёнком, спросил Пройас Акхеймиона.

Это был один из тех грубовато-прямых вопросов, что так любят задавать маленькие мальчики, особенно оставаясь наедине с людьми, имеющими физические или духовные недостатки, вопросов неуместных в той же степени, в какой и искренних. А он и взаправду сгорал от любопытства, каково это – обладать такой удивительной силой, обретаясь при этом в тени проклятия.

Лишь взлетевшие брови Акхеймиона в какой-то мере отразили потрясение, что он, возможно, тогда испытал.

– И почему же мне должны грозить адские муки?

– Потому что ты колдун, а Господь ненавидит колдунов.

Всегдашняя, чуточку насмешливая, настороженность в его взгляде.

– А как ты сам-то считаешь? Стоит ли меня покарать?

На прошлой неделе его старший кузен избрал в разговоре с ним такую же тактику – отвечать на любой его вопрос ровно таким же вопросом, и тактика эта обескуражила Пройаса в достаточной мере, дабы он, не раздумывая, перенял её.

– Вопрос в том, что думаешь ты. Стоит ли тебя покарать?

Дородный адепт Завета одновременно и нахмурился и усмехнулся, почёсывая при этом свою бороду с видом, всегда напоминавшим Пройасу о философах.

– Конечно, стоит, – ответил Акхеймион обманчиво беззаботным голосом.