Ричард Бэккер - Нечестивый Консульт [litres]

Обожжённые.

Безволосые призраки, раздетые, лишившиеся кожи в соответствии с той мерой, в какой их поразила порча, осаждаемые тучами мух, шатающиеся тени. Пройас мчался среди них, как беспощадное бронированное чудовище, скачущее прямо по головам убогой толпы, и смеялся в голос над жалкими взглядами, которые бросали на него эти несчастные.

Он обнаружил Сибавула те Нурвул, стоящего в одиночестве на вершине холма, что возвышался над местностью, подобно накатывающейся на берег волне, и едва сумел узнать кепалорского князя, да и то лишь по его древней кирасе и сапогам, отороченным мехом. Князь-вождь стоял, обратившись лицом к западу, а взгляд его не отрывался от двух золотых гвоздей, вбитых в линию горизонта.

Пройас спрыгнул с лошади, наслаждаясь внезапной неподвижностью земли у себя под ногами. Натёртая промежность экзальт-генерала болела и гудела, но теперь это лишь заставляло пылать всё его существо. Заживо гниющий князь-вождь повернулся к нему – видение столь ужасное, что Пройасу почудилось, будто даже просто дыша рядом с ним он загрязняет своё дыхание. Кепалорский князь потерял волосы, не считая нескольких светлых прядей. Язвы не столько проступали на его теле, сколько покрывали его какими-то жуткими одеяниями, состоящими из сочащейся телесными жидкостями зараженной плоти и потому поблескивающими, точно засаленный шёлк. На месте ушей Сибавула остались лишь грязные дыры, но по какой-то причине глаза и кожа вокруг них уцелели, так что казалось, будто он носит самого себя, словно маску, края которой, покрасневшие от воспаления и скрученные точно обгоревший папирус, проходя по верхней части щёк и переносице, каким-то образом приколоты к его светлым бровям.

Наверное, следовало бы обменяться речами.

Вместо этого Пройас, сжав кулаки, просто шагнул ему навстречу и одним ударом поверг этот гнилой ужас к своим ногам. Его естество от прилива крови изогнулось дугой и запульсировало блаженством насилия. Экзальт-генерал, обхватив ладонями гноящиеся щёки князя-вождя, провёл языком по язвам, изъевшим его лоб.

Вкус почвы – солёный и горький. И сладость, сокрытая внутри заражённой плоти.

Пройас уставился на кончики сибавуловых пальцев. Душа короля Конрии металась между ужасом и восторгом. Руки дрожали. Сердце гулко стучало в груди. Он едва мог дышать…

А ведь он ещё даже не начал свой пир!

Он взглянул туда же, куда взирал Сибавул – на запад. Всмотрелся вместе с кепалором в зрелище, что было их общей целью до того, как настал этот день – легендарные Рога Голготтерата, острия из сверкающего золота, заливающие своим палящим сиянием окружающие пустоши. Так долго они оставались вводящим в заблуждение миражом, представлялись какой-то злобной подделкой, золотящейся у горизонта. Теперь же отрицать их громадную, всеподавляющую реальность было уже невозможно.

И, казалось, они вместе поняли это, король и осквернённый князь, постигли вспыхнувшими искрами глубочайшего осознания, высеченными из камня скорби и железа страсти. Рога наблюдали за ними. Он вновь ударил князя-вождя, заставив его взглянуть на восток, дабы тот увидел, как Великая Ордалия поглощает его валящуюся с ног процессию трупов. Вместе они смотрели, как потоки проворных теней хлынули между плетущимися болезненными фигурами и на них. Вместе слышали всё разрастающиеся крики, мигом позже превратившиеся в грохот прилива.

Словно братья глядели они, как брат упивается кровью брата.

– Мы… следуем… вместе, – прохрипел Обожжённый лорд Ордалии . – Кратчайшим… Путём…

Пройас взирал на кепалора, из глаз его текли слёзы, а изо рта слюна.

– И вместе… переступаем… порог… Преисподней…

Экзальт-генерал, задрожав от вспыхнувшего в его чреслах блаженства, очередным ударом вновь поверг наземь князя-вождя.

Подобрал слюни…

И вытащил нож.

Вкусим то , что нам уготовал Ад.

Честь… Честь это?..

А милосердие… Что есть милосердие?

Умерщвление того, что застряло на этом свете, что трясётся от боли и кровоточит, но всё ещё продолжает трепыхаться, хоть и поражено насмерть. Что бьётся и содрогается. Чья изрезанная и ободранная плоть истекает гноем и слизью.

Что есть милосердие, как не удушение кричащего от страданий?

А честь… Что есть честь, как не жертва, лучше всего послужившая ненасытному чреву хозяев?

Тогда, быть может, тебя-то мне и стоит бояться…

Пройас Больший пребывал в самом расцвете своей безрассудной необузданности… когда осознал, что освободился… когда понял, что нет и не может быть в пределах всего Творения ничего прекраснее, нежели отторжение души от тела.

– Вот я и стал целостным , – шепнул он подёргивающемуся у его ног существу, что фыркало и хрипело, фонтанируя чем-то жидким из своего распотрошённого нутра. – Вот я… и преодолел то… что меня разделяло.

Ранняя осень, 20 Год Новой Империи (4132 Год Бивня), Агонгорея

Солнечный свет разбивался об эту невиданную землю подобно яичной скорлупе, рассыпаясь осколками и растекаясь лужицами сверкающих пятен. В этот раз она, Анасуримбор Серва, дочь Спасителя, и вовсе упала на четвереньки. Сорвил стоял над нею, шатаясь как от сущности свершившегося колдовства, так и от сути только что произошедшего.