Мэгги Стивотер - Король воронов

Лето, впрочем, тоже было животным, как и люди, и поэтому в конце концов его ждала смерть.

Конец лета оказался одновременно хорошим и плохим. Хорошо: Адам придумал игру в мяч, для которой требовались крикетные воротца, но она была лучше крикета, и Ронан иногда играл в нее с Опал, в то время как над ними плыл дымок от гриля, пропитывая одежду Ронана восхитительным запахом. Плохо: Ронан и Адам всё чаще и чаще обсуждали, можно или нет найти средство для ведра с гайками, прежде чем настанет осень и Адам уедет (или ему надо просто взять машину Ронана). Пусть даже Опал сама часто уходила из дома, ей не нравилось, что Адам куда-то уедет: он ведь мог состариться и умереть, так и не вернувшись. Хорошо: Ронан проводил меньше времени в длинном сарае со своими снами. Вместо этого он чинил другие строения и что-то печатал на компьютере, в который лазила незнакомая женщина; следовательно, он зачастую целыми днями принадлежал Опал – Ронана приходилось делить только с Бензопилой, которую та ненавидела и порой мечтала съесть. Плохо: дважды Ронану звонил его друг Ганси, и оба раза Ронан ничего не говорил, только слушал оживленную болтовню в трубке и что-то буркал в ответ. После разговора Ронан уходил и ложился, один раз в своей комнате, другой в комнате Авроры; в первый раз он долго молчал, а во второй держал в руке фотографию родителей и беззвучно плакал.

К концу лета Опал уже забыла, когда Ронан в последний раз ходил в длинный сарай. Звуки сна, которые он издавал, стали похожи на царапанье – она слышала его раньше, давно, еще когда жила во сне. Однажды Адам спросил:

– Ты создашь его до того, как я уеду?

И Ронан ответил:

– Если дождя не будет, то нет.

Адам начал что-то говорить, потом замолчал.

– Пусть будет так, – произнес он и закончил разговор.

Они снова ездили кататься, и Адам гостил в Амбарах чаще, чем обычно, но Опал знала: это только потому, что скоро ему предстояло уехать надолго. Она бесновалась, тащила всё подряд из кухонных шкафов и прятала на поле, где намеревалась зарыть тело гостьи, если бы до того дошло. Когда Ронан и Адам приехали и сказали, что это недопустимо, она укусила Адама и убежала.

Ее переполняло столько плохих чувств, что она не знала, как быть. Опал хотелось, чтобы Ронану и Адаму было так же плохо, как ей. Она хотела нарушать правила. Хотела всё ломать.

Перед ней возник длинный сарай, вечером особенно темный и угрюмый. Она начала обходить его, как всегда привлеченная и испуганная тем, что он содержал. До сих пор отвращение каждый раз побеждало. Сегодня, впрочем, Опал вспомнила про правило, запрещающее входить в длинный сарай, и подумала, что оно слишком большое и старое и что, если его нарушить, это будет шумно и приятно.

А еще можно было разбить что-нибудь, найденное внутри.

Дверь длинного сарая не сказала бы ей «да», зато сказало маленькое окошко, куда не пролез бы человек. Таким образом Опал проникла внутрь.

Она ожидала, что в сарае будет темно и что он весь будет гудеть энергией сна, но там сверкали маленькие удивительные огоньки, которые прятались в углах и витали под потолком. Гудение тонуло в шуме ее напуганных легких и стуке встревоженного сердца.

Пол был грязный. На столах громоздились бумаги, стекло и музыкальные инструменты.

Какое-то произведение искусства, которое не понравилось Опал, стояло у стены. В середине сарая была открытая дверь, и за ней виднелась другая дверь. В воздухе висела откинутая крышка люка, и по ту сторону синело небо. Половина ноутбука стояла на телефоне размером со шлакоблок. Опал ничего не трогала.

Теперь, когда сердце у нее немного успокоилось, она услышала гудение сонных предметов.

Страх колыхался в Опал, пока она кралась по сараю и смотрела по сторонам, держа руки за спиной и шаркая копытами по полу. Она как будто снова оказалась внутри головы Ронана. Всё было сырое, бесформенное, без правил. Бродя среди сонных предметов, она словно гуляла по чужой памяти и вспоминала неспокойную страну, в которой выросла.

Опал поняла, что Ронан уже давно не грезил. Все эти вещи были многонедельной давности. Ничто не издавало непрерывное громкое гудение свежесозданного предмета. В основном в старом сарае царила глухая тишина, а на заднем фоне слышался стук водяных капель. Он привлекал Опал сильнее, чем всё остальное, и она тихонько пробиралась среди разнообразных вещей, пока не нашла источник звука.

Это было огромное пластмассовое ведро. Опал поняла, что Ронан его не приснил. Он приснил содержимое. Даже снаружи оно казалось одновременно счастливым и грустным, огромным и маленьким, полным и пустым. От него исходило ощущение счастья, примерно как от женщины-облака на скамейке, но увеличенное во много раз, и Опал поняла, что сами ощущения тоже сны. Она и забыла, насколько они интенсивны.

Она помнила, что правила животного мира их не касаются.

Но забыла, в какой мере.

Опал сама не знала, зачем подняла крышку. Ей ведь было слишком страшно.

Впоследствии она думала, что, возможно, сделала это именно потому, что ей было слишком страшно. Некоторые плохие идеи бывают настолько плохи, что носятся по кругу, пока не станут хорошими.

Ее пальцы дрожали, когда она положила крышку на пол.

В ведре шел дождь.

Шорох, который слышала Опал, был шумом дождя, который затягивал туманом внутренность ведра и собирался крупными каплями на пластмассовых стенках. Иногда гремел гром, гулкий и далекий. Счастье и грусть, которым Ронан придал облик дождя, охватили Опал, и она невольно начала плакать. Это был дождь для нового Кабесуотера, и он пролежал здесь достаточно долго, так что крышка запылилась. Ронан всё это время владел им, но почему-то не мог приснить новый Кабесуотер. Видимо, его удерживало что-то другое.

И от этого Опал стало еще радостнее и печальнее. Эмоции росли и росли в ней, и грусть постепенно отступала, так что в конце концов осталось одно только счастье.

Может быть, это ощущение, вкупе с гудением сонным вещей, стало причиной того, что она прошептала:

– Ori! Si ori!

Она уже давно не говорила на языке снов – во всяком случае, не говорила, ожидая ответа.

Но сон в ведре ответил. Забормотал гром, зашипел дождь, и вся вода поднялась из ведра. Дождь полился обратно, вися примерно в полуметре над ведром, затем в метре, затем в полутора. Тогда Опал подняла руки; она не стала больше ничего говорить на языке снов, просто схватила дождь и скатала в шар, потому что думала, что это получится.

И получилось; дождь скатался, как липкая глина, превратившись в темный клубок, похожий на грозовую тучку.

Она засмеялась, подбросила его в воздух и поймала. Отскочив от потолка, комок полыхнул молнией, которая так и не вылетела из облака. Опал поймала его, ощутив легкий прилив радости и грусти, и бросила обратно в ведро. Помедлив, она оторвала маленький клочок от пушистого комка и спрятала под свитер. Опал подумала – ничего страшного, если она украдет немножко, ведь большая часть осталась на месте и никто не узнает об этом: она никому не скажет, что нарушила правила и зашла сюда. Опал не собиралась ничего тут разбивать. Она хотела оставить всё, как было.