Мэгги Стивотер - Похитители снов

Блу указала на стул под фальшивой лампой от «Тиффани».

– Садитесь.

– Я лучше постою.

Она оскалила ровный ряд зубов.

– Сядьте.

Серый Человек сел. Он посмотрел через плечо в коридор, потом опять на Блу. У него были ясные подвижные глаза, как у доберманов и соек.

– Никто не собирается вас здесь убивать, – заявила девушка и протянула ему стакан воды. – Она не отравлена.

– Спасибо.

Серый Человек поставил стакан на стол, но пить не стал.

– Мое единственное намерение – пригласить Мору на ужин.

Прислонившись к столу и скрестив руки на груди, Блу внимательно посмотрела на гостя. Она думала о своем биологическом отце, Артемусе. Блу никогда его не видела и знала о нем очень мало – в общем, ничего, кроме имени. Впрочем, она на свой лад его любила. Ей не хотелось, чтобы он вернулся и обнаружил на своем месте кого-то другого. Но опять-таки, прошло шестнадцать лет. Вероятность возвращения Орешка была весьма невелика.

И речь шла всего лишь об ужине.

– Вы ведь здесь не останетесь? – спросила Блу.

Она имела в виду Генриетту, а не свой дом. Следовало уточнить, но он, очевидно, понял ее и так, поскольку ответил:

– Я нигде не остаюсь надолго.

– Вам, по ходу, не очень приятно живется.

Зазвонил телефон. Не ее проблема. Никто не звонил сюда, чтобы поговорить с человеком БЕЗ экстрасенсорных способностей.

Внимательное выражение лица Серого Человека не изменилось.

– Мне нужно постоянно двигаться.

Блу задумалась над этой истиной, прежде чем ответить:

– Наша планета вращается со скоростью более тысячи миль в час. И, не считая этого, обходит Солнце со скоростью шестьдесят семь тысяч миль в час. Поэтому вы можете двигаться очень быстро, даже не уезжая никуда.

У Серого Человека дрогнули губы.

– Это философский парадокс.

Помолчав, он добавил:

– þing sceal gehegan frod wiþ frodne; biþ hyra ferð gelic.

Это походило на немецкий, но, поскольку Блу слышала шепот Каллы, она знала, что это древнеанглийский.

– Мертвый язык? – с интересом спросила она.

В последнее время она часто их слышала.

– И как это переводится?

– «Встречаются мудрые с мудрыми, поскольку их души схожи». Или умы. Слово ferð имеет значение «разум, дух, душа». Это одна из «Англосаксонских максим». Стихотворная мудрость.

Блу сомневалась, что они с Серым Человеком мыслят схоже, но, впрочем, она не думала, что они сильно отличались. Она слышала прагматическое биение его сердца – и ей это нравилось.

– Кстати, мама не любит свинину, – сказала она. – Отведите ее куда-нибудь, где в еду кладут побольше масла. И не произносите в ее присутствии слово «хихикать», она его ненавидит.

Серый Человек выпил воду. Он мельком взглянул в сторону коридора – и в следующий момент там возникла Мора, с телефоном в руке.

– Привет, дочь, – подозрительно сказала она.

На долю секунды ее лицо напряглось: она пыталась понять, не грозит ли Блу опасность со стороны этого странного человека, сидящего за кухонным столом. Мора посмотрела на стакан с водой перед гостем, на небрежно сложенные руки Блу. И только потом расслабилась. Блу, со своей стороны, наслаждалась этим мгновенным грозным выражением на лице матери.

– Чем могу помочь, мистер Грей?

Как странно – все они знали, что мистер Грей никакой не мистер Грей, но охотно подыгрывали. Эта игра, вместо того чтобы раздражать благоразумие Блу, отчего-то казалась ей мудрым решением. Он не хотел говорить, кто он такой, а им, в конце концов, было нужно как-то к нему обращаться.

Серый Человек сказал:

– Ужин.

– Если вы хотите, чтобы я для вас готовила – нет, – ответила Мора. – Если мы куда-то пойдем – возможно. Блу, звонят тебе. Это Ганси.

Та заметила, что Серому Человеку вдруг стало неинтересно, кто звонит. И это было любопытно, поскольку до сих пор он интересовался абсолютно всем.

Блу подумала: на самом деле ему очень интересно, кто звонит, просто он не желает выказывать свой интерес.

Как интригующе.

– Что ему надо? – спросила Блу.

Мора протянула ей трубку.

– Кажется, кто-то к ним вломился.

Хотя и Кавински и Ганси были безнадежно переплетены в инфраструктуре Генриетты, Ронану неплохо удавалось разводить их в собственных мыслях. Ганси ассоциировался с более светлыми и опрятными элементами города; он жил в солнечном мире школьных парт, младшеклассников, которые махали «кабану» с тротуара, водителей техпомощи, знавших его по имени. Даже квартира на Монмутской фабрике была типичной для Ганси – порядок и эстетика, привнесенные в мир пустоты и разрушений. Кавински, с другой стороны, правил ночью. Он обитал в тех местах, которые даже не пришли бы в голову Ганси – на парковках городских школ, в подвалах, сидел на корточках рядом с дверями общественных уборных. Царство Кавински озарялось не красно-желто-зелеными огнями светофора – оно лежало в темноте, за пределами света.

Ронан предпочитал их разделять. Ему не нравилось, когда еда смешивалась.

Но тем не менее вечером накануне отъезда Ганси он показал ему один из самых мрачных ритуалов Кавински.

– Я могу съездить и без тебя, – заверил Ронан, опускаясь на колени, чтобы подобрать с пола поддельное удостоверение.

Ганси, расхаживая рядом с разгромленной миниатюрной Генриеттой, посмотрел на Ронана. В его глазах было нечто целеустремленное и бесшабашное. Существовало много версий Ганси, но конкретно эта редко появлялась: ее усмиряло присутствие Адама. Но Ронану она нравилась больше всех остальных. Она была противоположна публичному образу Ганси – воплощенному контролю в тонкой обертке учености.

Это был старина Ганси. Ганси, купивший «Камаро», Ганси, который попросил Ронана научить его драться. Ганси, который горел огнем, старательно скрываемым в других версиях.

Может быть, щит, поднятый со дна озера, пробудил этот огонь? Или оранжевое бикини Орлы? Растоптанные остатки Генриетты и поддельные удостоверения, которые они обнаружили по прибытии?

Ронану, в общем, было всё равно. Только одно имело значение: кто-то чиркнул спичкой, и Ганси запылал.

Они поехали на машине Ронана. Было проще справиться с фейерверком, засунутым в выхлопную трубу «БМВ», чем «кабана». Ронан оставил Бензопилу дома, к ее огромной досаде. Он не хотел, чтобы она научилась плохим словам.

Он сам сел за руль, поскольку знал, куда ехать. Он не сказал Ганси, откуда ему это известно, а Ганси не стал спрашивать.

Солнце уже село к тому времени, когда они добрались до старой ярмарки, приютившейся на проселочной дороге к востоку от Генриетты. Ярмарку на этом месте не устраивали с тех пор, как два года назад на нее перестало хватать денег. Теперь это было просто большое заросшее поле, утыканное прожекторами и украшенное потрепанными флагами, которые выцвели от многомесячного пребывания под открытым небом.