Ксен Крас - Бремя раздора [litres]

Ранить, калечить и тем более лишать жизни свой народ она ни в коем разе не желала. Еще более она боялась навредить Леоне, что выводила ее из себя каждый день, и совершенно не представляла, что может ее ожидать.

– Дядюшка, а расскажешь мне легенду о Первом из нашего рода? Пожалуйста!

Ласс кивнул. Он расположился поудобнее на скамье в беседке, оперся спиной об одну из стоек, что поддерживали крышу, закинул ноги на скамью и пригладил бороду.

– Что ж, слушай. Первый из Форестов был могучим, превосходил ростом любого, даже самого высокого человека. Он напоминал массивный ствол древнего дуба. Все живое – и птицы, и рыбы, и звери, от самого маленького безобидного мышонка до самого свирепого и безжалостного хищника, все деревья, кусты и даже трава, все подчинялись ему и служили ему глазами и ушами. Наш прародитель, Первый из рода, и сам напоминал животное – все его тело покрывала шерсть, его когти были остры, его зубы не уступали волчьим, а в его лице проглядывались звериные черты…

Волны раскачивали корабль, вода поблескивала на солнце, а благодаря небольшому ветру было не жарко. Морские птицы встречались близ небольших островков, и в одну из ночей моряки делились сплетнями о том, что видели на выступающих каменных островках невиданное морское чудовище. Они были уверены, что оно смотрело на корабль, а когда тот приблизился, спряталось в воде и, быть может, до сих пор следует за моряками, выжидая подходящего момента для нападения.

Арло впервые покинул дом и отплыл от большой земли дальше, чем рыбацкая лодка его приятелей. Можно было бы наслаждаться жизнью, если б только корабль не вез его и неизвестных ему товарищей по несчастью, коих он не видел, долгие дни до земель Бладсвордов.

Это путешествие не задалось с самого начала – связанный писарь мог размяться только тогда, когда его провожали справить нужду или уводили в трюм, где он был под постоянным присмотром. Стоило лишь зашевелиться, как на него кричали и порой били. Кроме того, еда, которую в него насильно пихали, постоянно рвалась наружу, качка утомляла и сводила с ума. Кажется, на четвертый день его плохого самочувствия пленника отвели к лекарям и там же и оставили. Грубый мужчина, невысокий, щуплый, с торчащими клоками волосами и бородой, вливал во Флейма свои отвары. На несколько часов становилось лучше, но после все возвращалось, и мужчина, бурча, снова вливал омерзительную на вкус жидкость.

Когда же наконец корабль пристал, Арло был настолько счастлив, что вернулся на привычную землю, что и не сразу вспомнил – он пленник, которого могут истязать или и вовсе убить.

Ему вновь завязали глаза, его и еще нескольких, что тихо копошились и ворчали неподалеку, погрузили в повозку или нечто подобное и повезли куда-то. Он не знал, куда именно и сколько это заняло времени. Похитители останавливались, выводили пленников по одному, кормили, снова закидывали на деревянный, неровный и оставляющий множество заноз, дурно пахнущий пол, что трясся, когда человек рядом причмокивал лошадям и дергал поводья.

Иногда сопровождение писаря надолго останавливалось, даже в повозке ощущался жар от костров, а через некоторое время Арло слышал храп. Разумеется, о комфорте пленников никто и не думал, и мужчина был вынужден или терпеть и лишаться ума от бессонницы и постоянной тряски, либо приспосабливаться. Он выбрал второе.

Дважды он пытался избавиться от веревок, однажды он смог снять повязку, почти справился с путами на руках, но здоровенный детина заметил это, громко оповестил весь лагерь, и Роул приказал проучить писаря – его долго били, сломали ему два зуба и то ли случайно, то ли специально уронили лицом в конский навоз. Все тот же сухой невысокий лекарь, еще более всклокоченный, прибежал на помощь, осмотрел Флейма и подлатал то, что могло угрожать жизни. Один из зубов потребовалось удалить, никаких отваров, чтобы уменьшить боль, ему не дали, а после, когда обессиленный Арло не мог даже связно подумать и только тихо стонал, его вновь отправили в телегу.

Больше он не делал попыток спастись – в конце концов, если его продадут какому-то лорду, будет лучше. И еще лучше, если при этом он будет здоров и цел.

Пока родственник Дарона Флейма страдал в повозке, он слышал много разговоров, но самыми болтливыми оказались двое. Стража на привалах сменялась часто – в первые часы ночи Арло слышал тяжелое сопение, которое затем удалялось, и его место занимали тихие насвистывания и редкие короткие диалоги шепотом, из которого сложно было разобрать что-либо, а после приходили двое болтунов, и все снова и снова повторялось по кругу.

– Нам надо торопиться. Слышал? Мертвецы уж встают, да сколько их – ух!

– Да, плохо дело. Надо б и впрямь торопиться-то. А то поздно будет уж.

– Ежели лорды все научатся, то Первые-то и не возродятся ж.

– Думаешь, лорды их прогонят? Да нет, не бывать этому!

– Какой прогонят? Лорды ж, они это… Потомки Первых. Придут Первые, поглядят, что родня их живет да радуется, еще и мощь древнюю-то использует, и не захотят возвращаться. Торопиться надо!

– Дык мертвецы ж – это так. Мало ли, один научился, другие ж ничего.

– Не слышал ты? Дарон-то этот, из Флеймов, в своем доме-то и сгорел. Говорят, устал от войны, взял да и сжег себя, да еще и все ценное прихватил с собой. Ни врагам не оставил, ни собственным дитяткам!

– Брешешь!

– Не веришь мне? Эй, Пит, скажи-ка, а со Флеймом стало-то что?

– С главой-то их? Дык сгорел. – Голос звучал недалеко, вероятно, человек был рядом с повозкой. – Как мертвеца увидел, так и встал посреди покоев и до пепла себя уничтожил! Кричал, говорят, грубости да проклятия, но сдаваться не пожелал.

– Не кричал он ничего! – присоединился к разговору четвертый знаток. – Он готовился давно. Говорят, перерождаться он захотел, молодым стать. Да просчитался. Молча сидел, корпел, пламя терпел, что его пожирало, не пикнул, да не вышло ничего.

– К Первым он отправился! Знают же, путь к ним через страдания, не иначе – вот и решился тот лорд.

Спор продолжался еще долго и с каждым новым голосом, что вступал в него, становился все безумнее. Пока Роул не прикрикнул на горланящих, Арло узнал лишь то, что Дарон мертв и теперь его место должно достаться его первенцу, но тот пропал и его, вероятно, съели Глейгримы. Занять трон пророчили второму сыну или брату покойного и никак не могли решить, кто же из них заслужил право.

Через пару дней писарь Дэйбрейка услышал, что Мортон Бладсворд теперь глава рода, а Брейв убежал куда-то после того, как его сестра то ли убила себя, то ли убила его сына и жену, то ли превратилась в чудовище, то ли родила это самое чудовище. Ситуацию прояснил некий неизвестный, заявив, что балбесам, кроме как сказки рассказывать, делать нечего, а сестра Брейва в изгнание отправилась, дядюшка ее сдал и навел на нее.