Брендон Сандерсон - Ритм войны. Том 2 [litres]

Купаж говорила, одновременно делая пометки:

– Хорошо, что я провела эти недели, обучая вас основам. Так вы можете надеяться на победу в разбирательстве. Прежде чем я все объясню, изложите мне вашу стратегию в общих чертах.

Они говорили об этом десятки раз, и Адолин мог протараторить стратегию задом наперед. Он не возражал: солдаты на плацу отрабатывают все маневры до тех пор, пока не смогут выполнять их во сне. А этот суд – все равно что битва. Купаж неоднократно предупреждала его остерегаться словесных засад.

– Мне нужно убедить их, что я не могу нести ответственность за действия древних Сияющих, – сказал Адолин. – Что они не могут избегать меня или моего отца из-за того, что совершили наши предки. Чтобы добиться этого, я продемонстрирую свой характер, докажу, что современные Сияющие не связаны со старыми орденами, и докажу, что наши действия перед лицом нынешнего кризиса являются свидетельством чести, проявляемой людьми.

Купаж кивнула:

– Мы выберем суд с участием обличителей. Если ходатайство будет принято, разбирательство пройдет в три этапа в течение трех дней. В первый день Верховный судья заслушает три свидетельства против вас. На следующий день вы дадите показания. В последний день разрешается одно опровержение, затем выносится решение. Этот формат судебного разбирательства выбирают нечасто, потому что он позволяет много обличающих заявлений против обвиняемого. Однако, учитывая, насколько слабо вы разбираетесь в правовых системах… ну… так лучше.

Адолин почувствовал внутреннюю дрожь. Ему хотелось сразиться с мечом в руке, но в этом-то и была вся беда. Любой Сияющий мог добиться большего в подобном бою, так что его навык владения мечом фактически устарел. Он не мог натренироваться до уровня Сияющего; они исцелялись от ран и наносили удары со сверхъестественной грацией и силой. Мир вступил в эпоху, когда просто хорошо владеть оружием было недостаточно.

Оставалось только найти для себя новое место. Отец всегда жаловался, что не годится для дипломатии; Адолин был полон решимости не следовать его путем.

– Если я смогу выступить на второй день, – сказал он, – тогда пойдет. Другие методы, которые вы предложили, потребовали бы от меня слишком большого понимания их законов.

– Да, – согласилась Купаж. – Хотя я опасаюсь, что, давая показания, вы сами себя изобличите. Хуже того, вы рискуете спровоцировать аудиторию на вопросы и осуждение. Вам придется в одиночку противостоять толпе экспертов в области права и риторики.

– Но я должен выступить от своего имени! – возразил Адолин. – Не вижу способа достичь того, что мне нужно, не разговаривая с ними. Мне необходимо проявить себя и воззвать к их чести.

Купаж пролистала заметки. Адолин уже понял: когда она не смотрит на него, это означает, что ей трудно что-то сказать.

– Что?

– Вы очень верите в их честь, князь Адолин. У вас чувство справедливости… быть.

– Это спрены чести, – сказал он. – Разве они по определению не должны быть честными?

– Парадокс быть, – согласилась Купаж. – Да, это спрены чести. Но честь… не то, что у них… быть.

– Что вы имеете в виду?

– Люди определяют честь, – сказала Купаж. – И теперь ни один бог не может ее никому навязать. К тому же спрены вроде нас – не безмозглые существа. Наша воля сильна. Наше восприятие формирует то, как мы понимаем «честь», «добро» и «зло». Все как у людей.

– Вы хотите сказать, что их представление о «честном» может не совпадать с моим представлением о «честном». Сил предупреждала меня об этом.

– Да. То, чем они являются, определяет их честь. Какими бы они ни были.

– Это… пугает, – признался Адолин. – Но им свойственна и доброта. Они заботятся о мертвоглазых, даже о Майе, очень сердечно и внимательно.

– Хм, да, – сказала Купаж. – Эта. Вам другой спрен сказал, как ее зовут?

– Нет, она сама.

– Мертвоглазые не говорят. Так быть.

– Вы все повторяете это, но вы ошибаетесь. Я слышал ее мысленно. Правда, только один раз, но она назвала свое имя. Майяларан. Она моя подруга.

Купаж склонила голову набок:

– Любопытно. Очень любопытно…

– В глубине души спрены чести, должно быть, хотят помочь. Конечно, они меня выслушают. Конечно, я сумею заставить их понять.

– Я дам вам лучший шанс из возможных. Но пожалуйста, поймите и вы. Спрены, все без исключения, боятся людей не без причины. Чтобы доказать, что вы ошибаетесь, им нужно не только продемонстрировать существующий риск уз с человечеством. Им еще надо показать, что присущие вам изъяны оправдывают эти опасения.

– Риск повсюду, – сказал Адолин.

– Да. Вот почему это испытание… невыгодно вам. Такая правда быть, князь Адолин.

– Когда я слышу от вас подобные речи, – проговорил он, пытаясь рассмеяться, – мне кажется, что шансов на победу нет вообще!

Она закрыла книгу. И не ответила.

Адолин тяжело вздохнул:

– Ну ладно. Как мы поступим?

– Я полагаю, лучше всего будет узнать, здесь ли Верховный судья.

Она встала, оставив книги на столе, и направилась к двери. Адолину оставалось лишь поспешить следом. Купаж утверждала, что ненавидит спренов чести из-за древнего соперничества, но на самом деле вела себя в точности как они. Например, ни те ни другие не проявляли особого почтения к человеческим титулам. Адолин не считал себя заносчивым, но разве они не могли относиться к нему с чуть большим уважением?

Снаружи, как всегда, он на мгновение растерялся, не сразу вспомнив, что верх и низ в этом месте означают не то, к чему он привык. Что люди здесь могут ходить по всем четырем плоскостям внутри прямоугольной башни.

Адолин сомневался, что когда-нибудь почувствует себя спокойно в этом месте. Спрены утверждали, что вовсе не связывание потоков позволяло им ходить по стенам; давнее присутствие спренов чести позволило башне самой выбрать другой тип законов природы. Возможно, такие разговоры имели смысл для Шаллан. И вообще, где она? Она часто опаздывала на эти уроки, но обычно все-таки появлялась.

Купаж повела его к углу, где северная плоскость встречалась с западной, на которой располагалось большинство официальных зданий. Адолин всегда находил эту часть любопытной; он должен был подойти и поставить одну ногу на стену, потом откинуться назад и поднять другую, чувствуя, что вот-вот упадет. Вместо этого сам мир вокруг него как будто поворачивался – и оказывалось, что он стоит на другой плоскости.

– У вас это получается лучше, чем у большинства людей, – заметила Купаж. – Их от процесса часто тошнит.

Он пожал плечами и последовал за ней к ряду невысоких зданий, сгрудившихся у основания башни. Большинство зданий в Стойкой Прямоте были одноэтажными. Он не знал, что могло случиться, окажись они слишком высокими; неужели с них можно было упасть?