Брендон Сандерсон - Ритм войны. Том 2 [litres]

– Рабониэль сказала, что она… превращает тебя в Несотворенного.

«Если так, то я… я… умру».

– Спрен не может умереть.

«Боги могут умереть… Сплавленные могут умереть… Спрены могут… могут умереть. Если я превращаюсь в кого-то другого, это смерть. Темно. Певец, которого ты мне обещала… Иногда я его вижу. Мне нравится наблюдать за ним. Он с Сияющими. С ним получились бы… хорошие… хорошие узы».

– Так свяжись! – взмолилась Навани.

«Не могу. Не вижу. Не могу действовать через барьер».

– А если я дам тебе буресвет? Волью его, как они влили пустосвет? Это замедлит процесс?

«Холодно. Они слушают. Навани, мне страшно».

– Сородич?

«Я… не хочу… умирать…»

А потом наступила тишина. Навани осталась с этим навязчивым словом «умирать», оно металось в голове, как заплутавшее эхо. В этот момент страх Сородича оказался гораздо сильнее ритма войны.

Навани должна была что-то предпринять. Что-то большее, чем просто сидеть и мечтать. Она вернулась к своему столу, чтобы записать идеи – любые идеи, какими бы глупыми они ни были, – о том, как можно помочь. Но когда она села, то кое-что заметила. Итог предыдущего эксперимента остался там, почти забытый. Самосвет среди песка. Когда певицы прикрепляли пластины, они ничего на столе не трогали.

Музыка пластин заставила вибрировать всю рабочую поверхность. И песок тоже – отчего он перераспределился, образуя узоры. Один справа, другой слева, и третий – в том месте, где они смешались.

Буресвет и пустосвет были не просто видами света. И не странными жидкостями. Они были звуками. Вибрациями.

Вот где надо искать их противоположности.

Как бы то ни было, сейчас я взялся за перо. Потому что знаю: за мной придут. Они заполучили Йезриена. Они неизбежно схватят и меня, даже здесь, в крепости спренов чести.

Адолин поднялся на круглый помост, воздвигнутый в центре арены. Сегодня сцена будет в его полном распоряжении.

Он пришел пораньше, чтобы не пробиваться сквозь толпу. Он хотел продемонстрировать самообладание и готовность к презрению спренов чести, а не спускаться по ступенькам, чувствуя на себе их взгляды. Человек, владеющей ситуацией, поступил бы именно так. Иначе он будет чувствовать себя пленником, которого ведут на казнь.

Шаллан и Узор заняли свои места, когда начали прибывать остальные. Трибуны вмещали пару сотен спренов, и когда обитатели Стойкой Прямоты – все слабо светящиеся бело-синим – расселись, Адолин заметил, что сегодня гораздо больше из них облачились в мундиры. Те, кто вчера поддержал воззвание Нотума, отсутствовали. Адолина расстроил этот красноречивый факт, хотя он и заметил, что некоторые замеченные накануне спрены толпятся на верхнем ярусе, откуда они могли наблюдать за происходящим стоя.

Спрены чести явно вознамерились заполнить трибуны его противниками.

«Не потей, – подумал Адолин, стоя со сцепленными за спиной руками. – Это твой единственный шанс постоять за себя. Твой шанс все изменить».

В идеале именно этот день должен был стать для него самым успешным. Он мог объяснить свою позицию и ответить на вопросы аудитории. Слова Келека, сказанные накануне, давили тяжким грузом; речь шла не только о спренах чести и о том, присоединятся ли некоторые из них к ветробегунам. Ставки оказались куда выше.

Стоит ли бороться за человечество? Адолин каким-то образом должен был сегодня доказать, что да. Купаж предупредила, что ему придется отбиваться от вопросов и не давать присутствующим отклониться от темы. Он не мог позволить себе взаимодействовать с толпой без опаски, не мог допустить, чтобы спрены контролировали разговор.

А потом суд соберется на последнее заседание, где спрены чести попытаются снова опровергнуть доводы Адолина, выставив еще одного обличителя, которого он сможет допросить.

Прибыл Келек, и Адолин ему поклонился. Вестник облачился в официальное фиолетовое одеяние, заметно отличающееся от вчерашнего. Значит ли это, что он теперь относится к процессу серьезнее?

Адолин почтительно ждал, пока Верховный судья займет свое место среди сановников. Оказалось, шестеро из них входили в число «десяти, чтимых бурями». Десять старейших спренов чести, не считая Сил. В Стойкой Прямоте тоже уважали иерархию.

– Ладно, – сказал Келек. – Надо побыстрее с этим разобраться. Говори.

– Благодарю, достопочтенный, – сказал Адолин и повернулся к толпе. – Не думаю, что мои сегодняшние слова для кого-нибудь окажутся сюрпризом. И все же я рискнул своим будущим ради возможности сказать их вам лично. Посмотреть в глаза и спросить, действительно ли вы считаете происходящее справедливым. Люди злопамятны. Таков один из наших величайших недостатков. Иногда семьи на протяжении нескольких поколений ненавидят друг друга из-за всеми забытого пустяка. Я не стану сравнивать вашу подлинную боль из-за предательства с чем-то незначительным, но надеюсь отыскать в вас, бессмертных осколках Чести, более совершенный способ…

– А ты знаешь, – перебил его спрен в первом ряду, – что твой отец чуть не убил Буреотца?

Адолин запнулся.

– Я отвечу на вопросы в конце, – сказал он. – Как я уже говорил, я надеялся отыскать…

– Ты знаешь об этом? – не унимался спрен чести. – Тебе известно, что он чуть не убил Буреотца?!

– Мне трудно в это поверить, – сказал Адолин.

Он взглянул на вершину трибун, где зрители переминались с ноги на ногу и перешептывались. Публика притихла, ожидая, что скажет Адолин. Вопрос был задан, но он пока не должен был отвечать. Его выступление еще не завершилось.

Поэтому он оставался сосредоточенным, как учила его Купаж, а затем целенаправленно продолжил свою речь.

– В вас, – с нажимом повторил Адолин, обращаясь к толпе, – я надеялся найти честь. Древние спрены были связаны с нами, потому что верили, что вместе мы становимся сильнее, чем поодиночке. Я признаю человеческую слабость. Не стану этого скрывать. Но я не видел, чтобы вы признавались в собственной слабости. Вы утверждаете, что сотворены из чести. Что вы лучше людей. И все же вы отказываетесь это продемонстрировать. Я знаю спренов, которые ведут себя иначе. Храбрых спренов, которые пришли на битву, чтобы присоединиться к людям. Поступая таким образом, они стали сильнее. Они выросли, как и люди, связанные с ними узами. Зачем нам нужны Сияющие? Потому что они представляют наше лучшее «я». Мы – дети Чести и Культивации. Честь даровал нам идеал. Культивация – силу, чтобы его достичь. Сам Буреотец согласен, что это правильный выбор. Люди могут не быть совершенными, но они достойны того, чтобы помогать им стремиться к совершенству. И вы достойны большего, чем сидеть в одиночестве и отказываться расти.