Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками

— С тех пор как мы с тобой встретились, — сказала Сашка, — я… очень тебя люблю. Это правда. Больше ничего не могу сказать…

— Последний вопрос, — он посмотрел очень серьезно. — У меня есть выбор, любить тебя или нет?

Ей снова показалось, что стены делаются прозрачными, и сквозь них силуэтом проступает Торпа — или нет, не Торпа, а красный город из Работы над Ошибками. И в центре города стоит ратуша с флюгером на крыше.

— Дай мне, пожалуйста, бумагу и ручку, — сказала Сашка.

Он удивился, но, кажется, и почуял надежду. Возможно, представил, как Сашка пишет на листе бумаги свою страшную тайну, которую нельзя называть вслух? Без слов вышел в другую комнату, вернулся; Сашка стояла, оцепенев, над массивным столом из цельного дерева, который помнил в этой комнате веселье и разносолы, гостей, шампанское, гробы…

Ярослав положил перед ней листок из школьной тетради в клеточку и шариковую ручку.

— Саша… что с тобой?

— Ничего, — она смотрела в пространство.

— Я не хотел тебя… обидеть, — сказал он напряженно. — Если ты сейчас скажешь, что ты… колдунья, или русалка, или ангел, упавший с неба, я поверю. Я уже готов. Просто я… чувствую манипуляции, понимаешь. Иногда и сам не рад, но не могу же сделать вид, что ничего не происходит…

Сашка вертела в пальцах ручку.

— Знаешь, — сказал он решительно, — прости меня. Я дурак. Забудь, что я говорил, иди сюда…

Он подошел ближе, накрыл ее волной запаха, который дурманил и лишал воли. Сашка сжала зубы…

Знак «привязанность», а поверх него, не отрывая стержня, — «созидание». Портнов учил ее распознавать и воспроизводить знаки, а потом она сама научилась изъявлять их. А еще потом Стерх научил ее выражать идеи через то, чем они не являются…

Этот символ, существующий в трех измерениях, развивающийся во времени, делящийся на два, а потом на четыре, как оплодотворенная яйцеклетка, — любовь. А если сделать вот так, — Сашкина ручка чуть не прорвала бумагу, — это больше не является любовью. Это не ненависть, не равнодушие, не обида, не отчуждение — но это и не-любовь… Кажется, это свобода.

Сашкин взгляд остановился на широком белом подоконнике — там, под приоткрытой форточкой, стояла оплывшая свечка и валялась рядом красная китайская зажигалка. Сашка щелкнула колесиком, выполз язычок пламени, охватил символ на листке бумаги, и линии в последний раз задергались в огне…

«Пожалуйста, всегда утилизируйте материальное воплощение ваших занятий», — так сказал Стерх.

Пепел просыпался на подоконник. «Насвинячила в чудном доме», — подумала Сашка. Ярослав по-прежнему стоял у стола, бледный, с огромными темными глазами, с каплями пота на лбу.

— Саша…

— У тебя есть выбор, — сказала она с кривой улыбкой. — Ты свободен. Не люби.

У входа в Институт ей наперерез бросился Костя:

— Где ты была?!

— Не нарывайся, — процедила Сашка сквозь зубы. — Бойкот, забыл?

— Да мне наплевать на бойкот! Где ты была, Самохина, Физрук тебе прогулы рисует!

Сашку передернуло. Одна мысль о том, чтобы когда-нибудь еще явиться на занятие к Физруку, вызывала у нее тошноту.

Она переплавила свой страх в злость:

— Тебе какое дело?! Уйди с дороги, ты мне никто!

Костя побледнел и отступил. Уже поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, Сашка молча ругала себя последними словами: ну и стервой же она сделалась. Ну и злобной же сволочью, готовой грызть протянутую руку. Такого не выдержит самая искренняя симпатия, самая давняя и дружеская привязанность, Сашка от щедрости душевной выжжет пространство вокруг себя, и бойкот из прихоти Физрука превратится в естественное отношение к суке Самохиной…

Она стукнула в дверь четырнадцатой аудитории, дождалась приглашения и вошла. С момента, как должно было начаться занятие, прошло девять с половиной минут.

— Здравствуйте. Я опоздала.

Стерх молча указал ей на стул, сплел пальцы, посмотрел отстраненно, будто издалека.

— Николай Валерьевич, — сказала Сашка. — Можете меня побить. Я не буду сопротивляться.

— Знаете, если бы я верил, что это поможет, — задумчиво проговорил Стерх, — я бы на ваше сопротивление не обратил никакого внимания…

Он положил подбородок на сплетенные пальцы, посмотрел через стол — зрачки были, как маковые зерна:

— И что же теперь? Мир сделался лучше?

Сашка жалко улыбнулась. Он мог бы не добивать лежачего.

— Простите, — сказал он отрывисто. — Засчитаем ваши похождения как практический урок… Но как вы собираетесь сдавать аналитическую специальность?

Общежитие встретило ее стерильной, космической тишиной. Сашка поднялась к себе в комнату и целый час стояла под душем, и в струях на пластиковой занавеске ей виделись потоки дождя на лобовом стекле грузовика.

Стих шум воды, стих шелест водостока, и в комнату вернулась ватная тишина этого вечера. А потом в комнате пискнул планшет: пришло новое сообщение.

Завернувшись в полотенце, Сашка босиком прошла в комнату и вытащила планшет, слегка запылившийся под кроватью. Отправитель не был указан, ни имени, ни адреса. Сашка видела такое впервые. Сквозь внутреннее отупение пробилось слабенькое, вялое любопытство.

Она открыла сообщение от неизвестного пользователя, хотя в последний момент голос здравого смысла попытался подсказать ей, что у незнакомцев конфетки не принимают. Тело письма было пустым, как и адрес, зато в приложении содержался огромный графический файл.

Ей захотелось обратиться к кому-то и попросить совета. Отложить планшет хотя бы до занятия со Стерхом. Но она уже не могла остановиться. Коготок увяз — всей птичке пропасть; Сашка ткнула пальцем, и на экране открылась мозаика из множества мелких изображений — предпросмотр.

Картинки были пронумерованы от одного до ста. Каждая скрыта размытой «маской».

— Это порнуха, — предположила Сашка вслух и засмеялась. — На рабочем девайсе… Кто же такое рассылает, интересно…

Палец, будто сам по себе, коснулся экрана, открывая изображение под номером «один».

Звук ударил ей в уши. Звук маркера, рисующего на доске.

Снег выпал в середине декабря. Зачет по прикладной специальности был назначен на шестнадцатое число, по аналитической — на двадцатое.

Стерх без единого слова поставил ей «пять» в зачетку. После этого они просто сидели в аудитории и молчали. За окнами давно стемнело; в мыслях Сашка произнесла две сотни благодарственных речей, обращенных к тому, кто сидел напротив, но вслух не осмелилась сказать ни слова.

Файл, полученный от неизвестного пользователя три месяца назад, содержал сто заданий, выстроенных от простого к сложному. Это были тяжелые, но вменяемые задания, в них имелась система — как в упражнениях Портнова на первом курсе. Они заставляли трудиться — но не рвали на части и не растворяли в кислоте, как те схемы, которые Физрук воспроизводил на доске в их последнюю памятную встречу.