Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками

Проекция идеи «невозможность» — будто прореха от ластика, когда пытаешься исправить ошибку, но получается дыра — Черная Дыра.

«Ты свободна, но никуда не денешься, вот так парадокс. Не затягивай конвульсии. Сотвори мир, сотвори меня…»

Паролем называется часть речи, которая открывает новую реальность. Испорченную, отягощенную страхом, коррумпированную реальность, где добро неотделимо от зла, а жизнь невозможна без смерти.

«Сотвори атомные ядра. Отдели свет от темноты. Сотвори гравитацию, октановое число, профиль крыла. Сотвори наконец своего пилота…»

Он замолчал — и, наверное, осознал ошибку. Первую. И последнюю. «Спасибо, Фарит», — сказала Сашка. Ты был близок к тому, чтобы выйти сухим из воды.

Не обязательно взрывать будущую материю одним словом. Можно создать, как плацдарм, единственное место, время, пространство. Где полость, предназначенная для страха, заполнена доверием.

И только потом, опершись на него, синтезировать нейтральный водород.

Лети.

И появилась искра в темноте, где не было ни света, ни тени.

Сашка увидела себя в кресле возле иллюминатора. Мигнула — у нее были глаза. Приложила ладони к лицу — у нее были руки; тьма за круглыми стеклами. Тень белого крыла снаружи, пачка сока в кармане сиденья напротив. Ни единого человека вокруг, пустые кресла и багажные полки. Тишина.

— Граждане… пассажиры, — тихо сказал голос в динамиках.

— Лети, — сказала Сашка шепотом. — Не останавливайся. Я потом все объясню.

До чего же красивы спиральные галактики. Как причудливо ложатся молочно-белые рукава.

Фиолетовый, пурпурный, карминовый, бирюзовый. Глубокие цвета на фоне абсолютной черноты. Так разворачивается вселенная — в молчании.

Вот светящееся круглое облако, будто колесо, нанизанное на серебряный арматурный прут. Жемчужная и синяя воронка, мягкое свечение; это космическая пыль и скопления газа, они стоят уже в очереди — еще немного, и облака войдут за горизонт событий. Точка невозврата.

— Форсаж, — сказала Сашка. — Будто стартуешь против сильного ветра в грозовой фронт. Давай.

Она почувствовала поток частиц, как горячий ветер на лице. Как чужое близкое дыхание.

«Ты не уйдешь от меня, — сказал Фарит. — Ты отравлена страхом, ты все равно испугаешься».

«Не у него на борту», — сказала Сашка и посмотрела в иллюминатор.

Ей нечем было смотреть. Она висела над горизонтом событий, и притяжение черной дыры сделалось непреодолимым. Времени не существовало — она была Пароль, готовый прозвучать, она была девушкой в пустом салоне трансконтинентального самолета, при том, что не только континентов — даже звезд в сингулярности нет, она была чем-то еще — и мучительно пыталась сформулировать…

— Не бойся, — сказал он в динамиках.

И включил форсаж; внутри сингулярности бессильны двигатели внутреннего сгорания, но Сашка ощутила в этот момент, что такое настоящая свобода.

Ни толики страха нет в атомном ядре. Нет страха в космической пыли. Фотоны ничего не боятся, и гравитация свободна от страха.

Она почувствовала колоссальное притяжение, извлекающее, будто из омута, из категории «невозможно». Уводящее из Ничто, заполняющее пустоту собой. Поток фотонов — блики на дне прозрачного озера — бока рыбьей стаи — два рукава туманности из молока и жемчуга.

Переплетения туманности стали альвеолами, частью легочной ткани. Черная темнота сделалась темно-красной, Сашка увидела сердце в узле артерий, колечки трахеи и мельчайшие сосуды мозга, потом увидела совсем рядом человеческое лицо и отчаянный глаз с яркой радужкой — похожей на прохождение луны по диску зеленого солнца.

В этот момент она прозвучала и поняла, что звучит.

.