Владимир Сухинин - Закон долга [litres]

– Вы пришли в себя, Уильям, – ровным голосом проговорил мужчина. – Это хорошо. Вы вновь смогли меня удивить. И честно, я сожалею, что мы с вами, Уильям, по разные стороны. Я только не понимаю одного: чем вам приглянулся наш монарх? Он вам не родня и ничего для вас не сделал. Почему вы ради него идете на муки? А муки вас ждут, можете мне поверить. Так, может, расскажете мне, на чем основана ваша преданность?

Уильям почувствовал солоноватый вкус во рту и сплюнул кровь. Так и есть, зуб выбит. Он пощупал десну языком и скривился. Оробат терпеливо ждал.

– Долг.

– Что?

– На мне долг. – Уильям мстительно улыбнулся, но улыбка была вымученной и болезненной. – Вам нужен ордер. Но вы его не получите. Можете меня пытать, убить, даже заставить передать его вам, но он у вас не останется. Свирт не мне передал свой долг. Он передал его другому человеку, а тот мне. Я был ему должен.

Оробат нахмурился. Он держал в руке амулет правды, взятый из вещей Уильяма. Сыщик посмотрел на амулет, потом покосился на стол. Его вещи лежали в сумке на пыточном столе. Амулет не светился.

– Кто этот человек? – раздельно, по слогам спросил мнимый торговец.

– Да пошел ты… – тихо отозвался Уильям и отвернулся.

– Я пойду, Уильям, а вы останетесь здесь с палачом. Спасибо, что рассказали правду. Но сожалею, что не всю. Вас будут мучительно долго бить. Мы не торопимся. Вы сами скоро попросите позвать меня, чтобы рассказать правду. – Оробат повернулся к палачу. – Бей его так, чтобы было больно, но не калечь. Сменяйся с напарником, и не доводите парня до бессознательного состояния. Он должен постоянно чувствовать боль… Короче, сломите его волю, но не сильно усердствуйте. Все понятно?

– Не беспокойтесь, ваша милость. Все сделаем как надо. Я потомственный мастер.

– Ну вот и хорошо.

Оробат ушел, а для Уильяма началась нескончаемая череда избиений, боли и животного ужаса. Сначала он стоически молчал, потом стал постанывать. Через два часа он уже орал охрипшей глоткой. Его били и били, затем давали отдохнуть. Потом опять били. Били кулаками. Стегали кнутом. Подходили и замахивались и иногда не били. Уильям, пребывая в сознании, стал весь сжиматься и испытывать непередаваемый ужас перед подходящим мастером пыток и той болью, что он приносил с собой. А палач был весьма изобретателен и разговаривал с пленным как со своим товарищем.

– Тебе, любезный, повезло, что ты достался мне. Поверь… – Палач при этом выбирал иголки для того, чтобы сунуть Уильяму под ногти. – Если бы ты достался моему отцу, то остался бы без мяса, он работал грубовато, все больше на кнут надеялся. Но пытки, мой друг, это искусство… Как ты думаешь, эти иглы подойдут? Молчишь? Значит, согласен. Я тонкие выбрал…

В другой раз он брал напильник и, рассказывая, что он будет делать, вставлял в рот пленному деревянный распорный клин и методично точил зубы.

– А зубки-то у тебя не гнилые, – приговаривал палач, не слушая мычания Уильяма.

Воля сыщика, его чувства были смяты и разодраны в клочья. Он не ожидал, что так быстро сломается. К вечеру он взмолился:

– Хватит… Позовите Оробата и убейте меня.

– Утром, сударь, утром позовем. Сейчас уже все легли спать, – довольным голосом проговорил палач. – Недолго ты продержался, милок. Слабый. Никакого удовольствия от тебя нет. Эх, и слабая молодежь пошла! – огорченно вздохнул он. – Вот раньше, бывало, хлещешь мужика и ночь, и день, и три, а он молчит, не сознается, куда кошель дел. Вот люди были. Не люди – камни. До смерти его измордуешь, а он все врет, изворачивается. Мол, там зарыл или тому передал… Да-а… хорошие были времена… Не то что ныне. Сейчас и работы-то нормальной палачу нет. Ну, порадуй меня, я десять раз тебя, милок, кнутом хлестну, а ты молчи. Тогда, может, и бить перестану. И сильно бить не буду, так, для острастки только.

Палач поднял хлыст, щелкнул по воздуху, отчего Уильям вздрогнул всем телом. А палач следующим коротким взмахом нанес удар. Уильям сдержался, не застонал. Но на третьем ударе не выдержал и закричал:

– Бо-ольно! А-а-а!

Он кричал, а палач бил и осуждающе качал головой:

– Слабый ты, ох слабый. Бью-то слегка, не калеча. Чего орешь, мил-человек?

Избив Уильяма, палач ушел, но пришел его помощник. Молодой парнишка. Конопатый и курносый. Зло зыркнул на пленника и потер руки. Он бил его кулаками. Иногда сжимал руками чресла, и тогда глаза сыщика лезли на лоб, и он тонко визжал.

– Ты визжишь как поросенок, – глупо скалился парнишка и сжимал руку сильнее. Уильям шире открывал заплывшие в синяках глаза и кричал громче. А парень смеялся еще звонче и заразительнее. – Когда тебя посадят в камеру, я буду приходить к тебе ночью, и ты будешь услаждать меня как баба. Хочешь этого? Вижу, хочешь, даже визжишь как баба…

Муки были нескончаемые. Уильям немного отдыхал, и снова приходили его мучители. Голос сыщика сорвался. Он лишь хрипел и лил слезы. Он хотел умереть, но смерть на этот раз покинула подземелье, и здесь властвовала госпожа боль. Она приходила вместе с ненавистными плачами. Он устал. Устал испытывать боль, устал думать, устал от бесконечных мук. Он желал смерти. Быстрой и окончательной.

Утром пришел риньер Оробат. Участливо посмотрел на пленника:

– Мне сказали, вы готовы говорить. Давайте кратко и по существу.

Уильям попытался что-то сказать, но из горла вырвались лишь хриплые звуки.

Оробат скривился.

– Позовите ведунью, – распорядился он. Сам сел на стул и стал ждать. На привязанного к потолку сыщика он не обращал внимания. Сидел и, уставившись на свои руки, ногтем одной руки чистил грязь из-под ногтей другой.

Пришла вызванная старуха, глянула на пленника и сплюнула.

– Зачем звали, оглашенные? Кончайте его, и дело с концом.

– Нельзя, – спокойно отозвался Оробат. – Нужно, чтобы смог говорить.

– Всего лишь? – пренебрежительно произнесла ведьма.

– Да, всего лишь.

– На, дай ему выпить. – Старуха откуда-то из своего тряпья достала флакон с жидкостью, сунула его в руку Оробату и зашаркала по полу вон из пыточной.

Оробат отдал флакон палачу.

– Пусть выпьет, – распорядился он. Подождав, когда тот вольет содержимое в рот пленнику, вопросительно посмотрел на Уильяма.

Уильям почувствовал, как сухость отступает и он может говорить. Понимая, что совершает предательство, но не в силах больше страдать от пыток, он все же стал говорить:

– Свирт нанял меня следить за двумя южанами, парнем и девушкой, что хотели его отравить. Я выследил их, но они это сразу поняли и устроили мне ловушку. Я сумел уйти от них, но при этом ранил девушку. Они оба скрылись на городском кладбище в катакомбах под городом. Свирт об этом узнал и отправился за ними вместе со мной и двумя шуанями. Он был уверен, что схватит их живыми… Признаться, я не понимаю, на чем основывалась эта уверенность. Но… – Уильям откашлялся. – Дайте попить, в горле пересохло.