Бриджид Кеммерер - Клятва безумная и смертельная [litres]

Вот именно поэтому Лилит целиком и полностью контролирует меня. Меня одолевает буря чувств, и я с трудом делаю вдох, пытаясь успокоиться.

– Что-то не так? – спрашивает Харпер.

Все. Но я не могу этого сказать.

– У нас осталось всего шесть недель до нападения Силь Шеллоу, и сколько бы раз я ни пытался придумать план, который гарантировал бы нам победу, мне все равно кажется, что я обречен на поражение.

– Ты думаешь, Грей победит?

Надеюсь, что нет. Я даже представить себе не могу, как поведет себя Лилит, если Грей одержит победу. Я понятия не имею, что в таком случае ждет Эмберфолл.

– Лия Мара однажды пришла ко мне с предложением мира, – говорю я. – Затем Грей присоединился к ней. Он уже начал завоевывать признание моих подданных. Ты знаешь, что произошло в Глухой Лощине.

Мои стражники пытались поймать Грея, но в итоге им пришлось вступить в битву с горожанами. Грей, очевидно, использовал магию, чтобы исцелить всех тех, кто пострадал в потасовке.

– Они знают, что Эмберфолл все еще слаб. Грею не обязательно было предупреждать нас об их намерениях.

– Я слышу, что сейчас будет «но».

– Но… одно дело – быть правителем, который хочет мира, и совсем другое – быть подданным, который жаждет мести. Здесь, в Эмберфолле, они могут найти союзников, но я не уверен, что в Силь Шеллоу им удастся найти поддержку. Лия Мара – это всего лишь одна женщина. Грей – один мужчина. – Я смотрю на Харпер. – Как и мы с вами, миледи.

– Думаешь, им будет трудно удержать власть?

– Думаю, что они столкнутся с большим количеством трудностей, независимо от того, выиграют они эту войну или проиграют. Я думаю, что Силь Шеллоу будет нелегко принять тот факт, что власть перешла от Карис Люран, которая оставалась на троне, полагаясь на насилие и страх, к Лие Маре, которая, судя по всему, больше всего ценит сострадание и сочувствие.

Харпер смотрит прямо перед собой.

– Что ж, я тоже ценю эти вещи.

– Я знаю.

Мои слова повисают в воздухе между нами. Харпер надеется, что я скажу, будто тоже ценю эти качества, и я их ценю , но не так, как это делает она. Не так, как она хочет, чтобы я их ценил.

Между нами возникает непреодолимая пропасть.

Харпер хмурится, когда я больше ничего не добавляю к своему ответу.

– Думается, сострадание и сочувствие и нам не добавляют союзников.

Я замираю в нерешительности.

– Несмотря на ущерб, который Силь Шеллоу причинило Эмберфоллу, моему народу может быть нелегко оказывать мне содействие, ведь все мои притязания на престол основаны на линии наследования по крови, и Грей меня в этом опережает. К тому же он показал людям, что его магия полезна, а не опасна. Мои же обещания военной поддержки со стороны на поверку оказались пустым звуком.

– Из-за Колумбии, – понимающе кивает Харпер.

– Да.

– И это моя вина.

В ее голосе звучат горечь и сожаление. Я останавливаю Харпер и смотрю на нее сверху вниз.

– Миледи, вы не должны чувствовать себя ответственной за то, что не смогли предоставить нам армию.

Она вздыхает и продолжает идти.

– Ну, я все равно чувствую себя ответственной за это. – Харпер оглядывается на охранников, после чего понижает голос: – Это же было ложью, Рэн. И теперь все смотрят на меня так, будто я их подвела или будто бы я вообще состою в заговоре с врагом.

– Ваш брат, «наследный принц Колумбии», бежал в Силь Шеллоу вместе с Греем, – говорю я, и не могу скрыть натянутости в своем голосе. – Что еще им остается думать?

Харпер молчит. Ее рука напряженно сжимает мою.

– Это отстой, – наконец говорит она.

– В этом вы правы.

– Так что же мы можем сделать?

Мы . Такое маленькое слово, но от него у меня внутри все сжимается, а в горле образуется комок. Безусловно, я даже этого не достоин. Мне хочется прижать Харпер к себе, уткнуться лицом в ее шею и напомнить себе, что она жива, что она рядом и что она в безопасности.

Но она сердится на меня и на принятые мной решения. Сердится на мой выбор.

Я заставляю себя довольствоваться словом «мы» и тем фактом, что Харпер добровольно держит меня за руку.

Она спросила меня, что я планирую делать. Когда Лилит спрашивала то же самое, я лишь огрызался и медлил. Когда спрашивает Харпер, мне хочется тут же что-то предпринять.

– Многие из моих главных маршалов закрыли границы своих городов, – говорю я. – Похоже, они не желают признавать мое право на престол. Мы смогли подавить восстание в Лунной Гавани, но не без потерь. Я был бы дураком, если бы считал, что мой народ устраивает положение вещей. – Я перевожу дыхание. – Возможно, нам лучше будет последовать примеру Грея.

– Ты хочешь объявить войну?

– Я хочу просить объединения.

Харпер вздрагивает.

– Ты хочешь вернуться в Лунную Гавань в такое время ? Когда мы были там в прошлый раз, ничем хорошим это не кончилось.

Я знаю, что она вспоминает наш первый визит в Лунную Гавань, когда мы угодили в засаду и были бы убиты, не приди Грей нам на помощь.

– А что, если мы подъедем к воротам и тебя пристрелят?

– Не пристрелят, – отвечаю я.

– Как ты можешь быть в этом уверен?

– Потому что я не собираюсь ехать туда. – В моей голове уже начинает формироваться план. – Я намерен пригласить всех сюда.

Фрея – моя фрейлина – зашнуровывает на мне платье с корсетом. Его лиф из белого шелка отделан красной строчкой и золотыми люверсами с рубинами. Лиф зашнурован поверх слоя из полупрозрачного красного маркизета, который, словно вода, льется по алым нижним юбкам. Кружева лифа выполнены из золотистого атласа. Вырез платья глубокий и дерзкий, и если я попытаюсь наклониться, то попаду в неловкую ситуацию. В одежде я обычно предпочитаю бриджи и свитера (шерстяные блузоны, как их называет Фрея), но в моем гардеробе также есть десятки потрясающих платьев для особых случаев. Платье на мне – безусловно, самая роскошная вещь, которую мне доводилось носить. И даже мои туфли из красной кожи имеют золотую вышивку по верхним краям каблуков!

Неделю назад Рэн разослал письма всем своим главным маршалам, и с тех пор, как он упомянул о «вечеринке», я не нахожу себе места от беспокойства. Однако мне было приятно почувствовать себя красивой хотя бы пять минут. Как бы я ни старалась не думать о своем внешнем виде, шрам на щеке и хромота были постоянным напоминанием о том, что мне никогда не стать ни красивой в привычном понимании этого слова, ни грациозной. Я знаю свои сильные стороны, но это не значит, что я при этом забываю о своих слабостях.

В последнее время я задаюсь вопросом, не было ли решение остаться здесь проявлением слабости.

Но куда мне идти? У меня нет возможности вернуться в Вашингтон, и даже если бы была, то что бы я делала дальше? Мы с братом исчезли посреди ночи, столкнувшись с человеком, который направил на нас пистолет. Квартиру нашей семьи, вероятно, сдали кому-то другому, а все наши вещи распродали или выкинули. У меня нет ни удостоверения личности, ни других документов – вообще ничего.