Екатерина Соловьёва - Вечерняя звезда [litres]

После «Баядеры» я послушала «Веселую вдову» и легла спать с улыбкой, но, вероятно, она была родом из страны Су-Хонга – всю ночь мне снились кошмары, я спасала волка то от фей, то от колдуна, то от маньчжуров. И даже не поняла толком, спасла или нет.

На день рождения к Шидлику мы пошли вместе с Тихоновым. Во-первых, я бы пошла с ним куда угодно, а во-вторых, на него несчастным котом из «Шрека» смотрел Валера, страшно смущённый приглашением. Их отношения с Женькой развивались медленно, наш художник оказался застенчивее третьеклассника.

Саша купил навороченную мультиварку, давнюю Женькину мечту, а я – букет её любимых алых роз. Отмечали в кафе. За окнами свистела настоящая февральская вьюга – зима брала последний реванш перед наступлением весны.

– Жень, давай мы деньги подарим, немножко отобьёшься. Кафе – это же недёшево! – за пару недель до дня рождения предложила её одноклассница Лена Каткова, разумная и строгая учительница математики.

– Я премию неожиданно получила, – сказала подруга. – Тварь я дрожащая или право имею?

– Ну, если премию, то имеешь.

В коротком серебристом платье именинница была ещё краше обычного. Валера не сводил с неё глаз.

– Лизка, ну и Саша! – шепнула Женька, принимая букет. – Боже! Я бы сдалась на раз-два.

– Перестань, Жень. Я же говорила, мы просто друзья.

– Бедный мальчик, – вздохнула подруга. – Страшно подумать, какой из себя Вольфрам, если ты предпочитаешь его этой звезде французского кино.

Люся тоже пришла с новым кавалером. Увидев Тихонова, расстроилась и начала методично напиваться.

– Лизка, а Павлик твой не прискачет? – хихикнула через час уже не вполне трезвая Женька. – А то он любит экспромты.

– Не прискачет. Я отбила ему всякую охоту к скачкам. И к экспромтам.

– Отбила? Хотя бы не до гипса? Нет у тебя сердца, Троицкая. Не-ту.

Проводив меня до дома, Саша напросился в гости.

– Угостишь чаем?

Весь вечер в кафе я ловила его взгляды, и тогда он отворачивался и присоединялся к общему веселью, тая за улыбкой печаль. На секунду я испугалась, а потом самой стало стыдно: это же Тихонов, безупречный, безукоризненный и благородный. Одним словом, Принц.

– Лиза, мне нужно уехать.

Сердце сжалось, словно в грудную клетку налили холодной воды.

– Далеко?

– Да.

– И надолго?..

– Я не знаю. И говорю об этом двум людям – тебе и ещё одному другу.

– А Аполинэр?

– Взял неоплачиваемый отпуск на три месяца. Она была в ауте, пришлось предоставить замену.

– Три месяца?.. Я могу спросить, что случилось?

– Можешь. Но я не отвечу.

– Когда ты едешь?

– Сейчас.

– Сейчас?..

– Да. Внизу ждёт машина. Самолёт через два часа. Тяжело оставлять тебя, пока не вернулся твой… Как его зовут?

– Вольфрам.

– Фон Эшенбах?

– Догадался! За меня точно не волнуйся. Саш… Тебе кто-нибудь угрожает? Дмитрий?

– Мне никто не угрожает, не переживай. А если кто-то будет угрожать тебе, – Саша протянул пустую визитку с одним телефоном, – позвони по этому номеру.

Он остановился в дверях.

– Лиза, ты мой самый близкий человек. Ну, не плачь, я же не на войну иду.

После этих слов слёзы хлынули словно вода из крана.

– Сашечка, поклянись, что с тобой всё будет хорошо. Я не могу передать, как ты мне дорог. Возвращайся, пожалуйста.

– Конечно.

«Не на войну…» Иногда мир опаснее войны. В нём нет блиндажей. Нет заградительного огня и прикрытия с воздуха. Нет перемирий. И никто не берёт пленных.

Я долго ворочалась, включила телевизор и уснула под последнюю арию Эльзы из «Лоэнгрина» [41] Опера Рихарда Вагнера. Дочь покойного герцога Брабантского Эльзу обвиняют в смерти её исчезнувшего брата Готфрида. Незнакомый рыцарь, это и есть Лоэнгрин, заступается за неё на суде и просит её руки, при условии, что она никогда не будет спрашивать, кто он и откуда. Но после свадьбы, не выдержав неизвестности, Эльза напрямую задаёт ему роковой вопрос. Лоэнгрин рассказывает, что он один из рыцарей Грааля. Поскольку Эльза нарушила своё обещание, он вынужден оставить её. Рыцарь удаляется, а Эльза умирает от горя. , которого показывали по «Культуре». В ней девица фон Брабант по-вагнеровски резко нарушает главную заповедь гармоничных отношений: не лезть к мужчине с глупыми расспросами.

Бедная дурочка! Чего ей на месте не сиделось? Кто да откуда… Сказал же: отстань.

Пласидо Доминго в роли рыцаря Грааля был великолепен.

Волк, я не задам тебе ни одного лишнего вопроса. Никогда.

Сны после Лоэнгрина были соответствующие.

Неожиданно позвонила тётя Зоя.

– Лизочка, завтра вечером к нам Валя Лунёва приедет, мамина однокашница. Помнишь её?

– Смутно.

– Высокая, тёмненькая. На день рождения тебе платье в корабликах дарила. Они с мамой ещё пели дуэтом. Помнишь? Может, и ты заедешь? Мы соскучились. И Валя хочет тебя увидеть.

Ледяная стеночка между мной и папой с тётей Зоей, тонкая, но ощутимая, в последнее время начала таять. Они свыклись со своим решением и учились не стесняться его.

Я заехала.

Обстановка у нас дома, то есть у них дома, царила библейская.

Папа восседал во главе стола, смиренный и улыбчивый, как Святой Иосиф в Sagrada Familia Гойи. Вокруг суетилась счастливая тётя Зоя, нагружая стол тарелками. На диване охали и ахали обложенные фотоальбомами, тётя Валя и дядя Игорь. Я сразу их вспомнила. Тётя Валя бросилась обниматься, заплакала:

– Вылитая Маша! Даже причёска такая же! И платье… Она тоже сиреневый любила.

Вообще-то я не очень люблю сиреневый, мне больше идёт голубой, но зачем спорить? Не в голубом дело.

Мы душевно посидели. Тётя Зоя сняла со стены гитару, все спели любимую мамину «Тонкую рябину», а потом тётя Валя пела «Он говорил мне, будь ты моею…» Сильным контральто. И я поняла, почему дядя Игорь, сын адмирала, за которого сватали дочку председателя горкома, тридцать пять лет назад женился на девочке из рабочей семьи. Невозможно было не жениться. Она мало изменилась со времён моего детства – осталась стройной, прямой, с длинной белой шеей и сочными губами.

– Какая ты, Валя, красавица! – восхищалась тётя Зоя.

– Да я-то что! Вот Маша была настоящая красавица, а теперь и Лизочка, вся в маму.

На стене у нас снова висел мамин портрет, вынутый из шкафа после Анджелиного нашествия. Рядом с портретами папы, дедушек, бабушек и моим детским фото. Общий снимок новейшего времени – папа, тётя Зоя, двухметровый Арсений и я – украшал пианино.

Расходились в первом часу. За Лунёвыми заехал их старший сын Николай, они засобирались домой.

– Пусть Коля поднимется, – предложила тётя Зоя, – перекусит с дороги.