Флавиус Арделян - Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира

И он так поскреб бороду, что шорох эхом разнесся по всему кабинету.

– Э-э… – начал Ульрик. – Вы же знаете, нужно чтобы я сам работал над…

– Да, сынок, знаю.

– Чтобы не вышло, как в тот раз, с мостом…

– Я же сказал, что знаю, – перебил Аль-Фабр без намека на раздражение. – Ты Первый Конструктор Великого Плана, – продолжил он с улыбкой. – Собирай людей и начинай! Но побыстрее, сынок, потому что Мать корчится в родовых муках, и ты сам видишь – дни и ночи стали короткими, ведь она слишком часто ворочается с боку на бок.

После этого Ульрик всю ночь плакал от радости и облегчения: его мышцы расслабились, душа вырвалась из тисков страха. Ему приснилась Карина: она была в не’Мире, пусть юноша и не знал, как выглядит не’Мир, и ему выпало следить за ней откуда-то сверху, как ястреб или сокол, вечный и вместе с тем эфемерный. Его разбудили шаги во тьме. Он подумал, что в комнату зашел Арик, да и только. Но с каждой ночью шум среди теней в мастерских усиливался, как будто эхо из-за пределов мира, постоянно опережающее молодого инженера на шаг, и Ульрик начал подозревать, что за ним следят, что кому-то известно о планах-близнецах и попытке обменять один мир на другой, чтобы увидеться с любимой, пусть он теперь и не знал, как она выглядит, как пахнет, как звучит ее голос и какова ее кожа на ощупь.

Будучи Первым Конструктором, Ульрик без труда работал, держа перед собой второй план, раздавая приказы направо и налево, расхаживая с чертежами под мышкой, все время переходя с места на место и позволяя остальным лишь мельком увидеть свои наброски. Ночью он прятал план под подушку или в один из ящичков, которые как будто появлялись из пустоты, а потом исчезали. Время от времени молодой инженер просыпался от звука шагов по коридорам, скрежета, с которым кто-то осторожно приоткрывал окно, шепотов, в ночной тиши казавшихся слишком уж неслучайными. Так Ульрик понял: те, кто следил за ним из теней, желали, чтобы он узнал о слежке. Он спал все хуже, его разум не мог угомониться, и казалось, внутри возникла чересчур туго натянутая струна, гудящая от беспокойства.

Что касается голоса Порты, который складывался из сотен и тысяч отдельных голосов жителей, кои нашли уместным день за днем собираться вокруг Храма Девяти Утроб, чтобы радостно приветствовать и восхвалять каждый миг вознесения Великой Лярвы, то город поклонялся Ульрику, как герою. В последний раз, как он помнил, такое проявление всенародной воли случилось, когда Порта заполучила солдата не’Мира, чье имя тогда со скоростью мысли обежало толпу: Данко Ферус . Что с ним стало потом, никто не знал. Теперь на улицах было еще больше над’Людей, которые свистели и аплодировали, когда молодой инженер шел мимо, пытались дотронуться и поговорить с ним.

Официальный план состоял в следующем: платформу, которую спроектировал Ульрик, должны были выстроить под Храмом Девяти Утроб, непосредственно под куполом, где, как известно, обитала Мать Лярва. Рычаги, шкивы и колеса, тщательно продуманные и модифицированные Ульриком, должны были оторвать храм от земли и поднять к небу с помощью опор, которым надлежало, в свой черед, проткнуть небосвод. Замысел Ульрика состоял в том, чтобы вскрыть небеса с помощью дерева и протолкнуть Мать Лярву на ту сторону, в не’Мир. Но в официальном документе не хватало промежуточного шага, который не попал в окончательный проект и существовал лишь во втором, тайном плане Ульрика: Первый Конструктор собирался спрятаться в маленькой комнатке, дождаться перехода платформы из одного мира в другой, а затем покинуть свое убежище в не’Мире и отыскать Карину.

«И что потом?» – иной раз спрашивал он себя посреди ночи. Что он ей скажет, как поступит? Она вообще его помнит? И знает ли он, как она выглядит? Ульрик вспоминал рассказы Арика о святых, об их преображении, о том, что они становились кем-то другим, кем не были и не должны были стать никогда; они переставали существовать для одних и начинали – иначе – для других. Но, говорил себе Первый Конструктор, он и сам не тот, кем был, и раньше он даже не мечтал сделаться кем-то другим (предателем? дезертиром? изгнанником?). Наверное, он нуждался в новом имени; и много ночей подряд молодой инженер сочинял такие имена, пытаясь выдумать для себя новую судьбу и, может, побыстрее заснуть. Он представлял себе, на что похож не’Мир, но смог придумать лишь слегка измененные копии улиц, которые повидал за время своего ученичества, полей, странным образом похожих на те, что видел каждое утро из окна своей детской комнаты, и лиц, казавшихся знакомыми, потому что это на самом деле были односельчане, воображением обращенные в туманные, эфемерные фигуры на вершинах не’Мирских холмов.

Он не слишком переживал из-за Великого Плана. Он усердно трудился над проектом и, чтобы опробовать силы, проверил его – конечно, в уменьшенном масштабе – бесчисленное множество раз. Первая из пробных башен появилась где-то над водой, и Ульрик не знал, далеко это или близко от нужного места. Когда из деревянной конструкции вышел воздух, потоки воды хлынули в мастерские и затопили их, так что работу пришлось остановить на три дня, пока не осушили вонючее болото, раскинувшееся между верстаками. Во второй раз получилось лучше, он пронзил сушу, а в третий раз посадил на миниатюрную башню чертежника и пропихнул его в не’Мир. Чертежник был сухонький старичок, умевший хорошо рисовать – эскизы, ракурсы и все такое, – но со словами у него получалось хуже: он либо неустанно разглагольствовал на разные чрезвычайно трудные темы (а то и вовсе вел речи, в которых никто ничего не понимал), либо молчал как сыч и кривил уголок рта. Чертежник был сумасшедшим, но именно такой им и требовался, чтобы протолкнуть его головой из одного мира в другой – ведь никто не знал, как такие переходы скажутся на здоровом разуме. Старик каждый раз возвращался с вершины ульриковских платформ со сложными набросками окрестностей, которые Аль-Фабр обсуждал на протяжении долгих заседаний с немногими солдатами над’Мира, которым удалось побывать в не’Мире и вернуться домой. Еще у них было несколько старых карт не’Мира, извлеченных в большой тайне из Архива Порты, и благодаря этому Ульрик отредактировал свой план, в конце концов добившись того, чтобы попасть из небес над’Мира прямо в подвал одного из домов в не’Мире, и более того – в самой Мандрагоре. Когда чертежник вернулся с набросками видов из каждого окна того дома, куда его занесло, все с изумлением поняли: да, и впрямь Мандрагора. Они изучили эскизы, в особенности тот, на котором груда мертвых тел (они насчитали одиннадцать) возвышалась возле одного человека, стоявшего спиной к художнику, а еще несколько людей виднелись кто между домами, кто на стенах. В остальном город казался покинутым, но Аль-Фабр заподозрил, что мэтрэгунцы просто спрятались.