Флавиус Арделян - Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира

Как будто зная с начала времен, что ему следует сделать, святой наклонился и сунул голову по самые плечи в сгнивший живот женщины. Моргнул раз-другой, и архитектура внутренностей, перестроившись будто во сне, продемонстрировала ему город с корнями. Та начал говорить:

– Б… б… б…

Он повторял эту единственную букву, как будто хотел умереть вот так, с головой в потрохах женщины, но она каким-то образом поняла, чего хочет святой, и показала ему Бартоломеуса, его доброго друга: архитектура кишок перестроилась опять, крепость исчезла, но появилось чужое лицо, и сад, а в саду – земля, и под землей – джутовый мешок, а в мешке – горстка костей, которые, как осознал Тау, когда-то принадлежали его славному соученику.

Ульрик был уже совсем взрослым парнем, когда его перевели из бывшей мастерской старика Нортта в мастерские Великого Инженера Аль-Фабра. Он стоял на деревянном пороге, где столько раз вырезал всевозможные математические формулы и символы, придуманные во время игры, водил по ним ладонью, видя, что они не стираются, и смотрел, как приходят новые ученики – словно цыплята, которых новый учитель наставлял при помощи рук, а не палкой, как это делал Нортт, и Ульрик видел в них себя, понимал, что они постигнут тайны и ремесла, они будут служить Порте и мимоходом влюбляться в ее девушек.

Когда Ульрик вошел в огромные мастерские Аль-Фабра, он был жилистым юнцом, с блестящим умом и сильными руками, но душа его оставалась изъеденной молчанием, в которое погрузилась Карина год назад. Он не мог ее забыть, не мог изгнать из разума и души, и там, где обычно обитали мысли о ней, все почернело, сожженное сгустком пылающих сожалений, которые пожирали его изнутри.

Если в маленьких, холодных каморках Нортта Ульрик чувствовал себя сильным, все контролировал и был под защитой дружбы с другими мальчиками, которые несли бремя собственных дарований, то в гигантских помещениях Аль-Фабра все обстояло иначе: просторные, полные света комнаты соединялись друг с другом с помощью огромных аркад; стеклянный потолок необъяснимым образом витал в вышине, словно второе небо; повсюду виднелись столы, верстаки, ручные тиски и фрезы, наваленные горой зубила и кучки гвоздей; в дальних углах горели огни, металл охлаждали в воде, вода поднималась, превратившись в пар, звон кузнечных молотов метался туда-сюда по мастерским, и время от времени над каким-нибудь рабочим столом поднималось зеленое или охряное облако – свидетельство неудачного или запланированного взрыва; по рельсам в полу ездили тележки и перевозили от стола к столу макеты зданий и строительных лесов, а у стен, до самого фальшивого неба, простирались стеллажи с книгами и свитками, принесенными со всех концов света, и эти полки сообщались друг с другом посредством лестниц и мостиков, расположенных прямо над головами учеников. Там были не только плотники, как Ульрик, но и физики, просчитывавшие траекторию падения ядер из одного мира в другой; химики, переводившие вещества из одного агрегатного состояния в другое, а также из одного мира в другой; математики, почти все время болтавшиеся на веревках под потолком, где они писали свои формулы будто бы прямо на небесах; биологи, сгорбившиеся над какой-нибудь белкой из другого мира, подмечавшие особенности ее поведения или препарировавшие существ из пре’Мира и пост’Мира, не зная, что перед ними одни и те же твари, только в разные моменты времени; и так далее – эти залы под двойным небом (то в звездах, то в тучах; исписанным и изрисованным) все длились и длились, будто бы до бесконечности.

Приняли новичка хорошо, весть о его таланте как ветер пронеслась от верстака к верстаку, и первое время все взгляды были нацелены на него. Почти в самом начале Ульрик наконец-то узнал истинный мотив и цель своего ученичества, начатого в тени старого Нортта и достигшего высот под руководством Великого Инженера Аль-Фабра.

Великий Инженер внешне особым величием не отличался, он был скорее невысоким и плотного телосложения, обувь предпочитал на каблуках, которые вместе с взъерошенными волосами добавляли ему сантиметров. У него было огромное брюхо, на которое он – когда нуждался в обеих руках, чтобы что-то продемонстрировать, обрисовав в воздухе, – складывал свои карандаши, компас и деревянные линейки. Он был очень энергичным, и его резкий голос как будто существовал отдельно от хозяина: рявкнув единожды, инженер мог не только заполнить все огромное пространство, но и в некотором роде проникнуть из одной мастерской в другую, в мгновение ока заставляя учеников остановить или начать свой труд.

Про Великого Инженера Аль-Фабра говорили, что он первый, кто понял динамику, расположение и структуру миров на теле Тапала и также первый, кому удалось все это увязать логичным, безупречно математическим образом, собрав все в одну формулу, которая, по слухам, существовала лишь в двух местах: в его разуме и на клочке бумаги в некоей тайной комнате Королевской Библиотеки – и то, и другое было заперто на все замки и охранялось с неимоверным рвением.

– Ну что, трутни, – обратился он к ним, утопая в подушках на возвышении в лекционном зале большой мастерской, – добро пожаловать! Возможно, некоторые из вас, если они настолько умны, как мне хотелось бы, поняли, почему вы здесь, а вот другие – надеюсь, их не слишком много – еще нет. Вы сюда пришли из мастерских Нортта и Каруха, из серных ям Лилоха, из заряженных электромагнетизмом комнат Збира (я вижу вас – вы, с шевелюрами торчком) и из многих других мест, кои не в силах сравниться с великой мастерской Аль-Фабра. Вы росли, играли, учились – кто-то, может, познал первую любовь, а кому-то уже удалось разминуться со смертью. Рассчитываю, что вы усвоили свои уроки, и еще надеюсь, что вы наигрались. Ибо здесь, в моих мастерских, больше нет места забавам, и ваша миссия превыше любовей и смертей всех над’Людей, кои есть и будут. У наших талантов нет ни малейшего смысла, если они не получат свое применение в проекте великой унификации миров – близких и далеких, – где кишмя кишат, словно какая-нибудь зараза, презренные черви всех наций, не знающие истинного произношения Исконного Слова.

Мы, над’Люди, его знаем, и более того – это слово лежит в основе аль-фабрической формулы, которая объясняет известную вселенную и находится вот тут. – Он постучал по виску кончиками пальцев. – К сожалению, унификации нельзя добиться лишь посредством расчетов или благодаря ви`дению, воображению или напряжению ума, нет – ее надо добиваться силой рук, мощью и яростью. Насилием. И вот тут мы приходим к цели вашего труда: вы, не солдаты и не святые, но инженеры, поможете солдатам и святым воплотить в жизнь Великое Единение. Надеюсь, вы знаете, что на протяжении многих сотен и тысяч лет предпринимаются попытки перехода из одного мира в другой. Иногда это удается проще, иногда сложнее, гораздо сложнее. Но не’Мир у наших ног! Стоит только руку протянуть – и вот он! Со временем мы научились открывать маленькие карманы в мировом гобелене, и их хватает, чтобы прошли небольшие войска, но дыры немедленно заделывают зодчие из другого мира, как вам известно, и оттого наши силы уменьшились, а результаты так и остались незначительными. Далее, вы знаете, что наши святые ведают и владеют тайной смерти и гниения: в знак великого альтруизма и любви к нам они переходят от одного существования к другому, из одного мира в другой. Но их мало, и там, за тканью мира, они нуждаются в помощи. Пришло время тотального вторжения, а оно может случиться, только если Мать Лярву освободить из над’Мира – она должна обрести крылья, раскинуть их, завоевать то, что принадлежит нам по праву: миры, объединенные под одним словом. Исконным Словом!