Флавиус Арделян - Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира

Святой вернулся в рабочую комнату и поместил мертвую птицу на полку. Когда ритуал был окончен, Тау приостановился и задумался о том, какими естественными были движения всех учеников в коридорах, словно происходило нечто само собой разумеющееся, словно единая воля текла сквозь них рекой движений и жестов, выверенных кем-то гораздо более древним и очень далеким. С самого начала своего пребывания у Искателей Ключа святой почувствовал, что совершаемые им действия лишь отчасти связаны с его собственными желаниями, а в остальном отвечают некоему высшему, всеобщему волеизъявлению, струящемуся по пульсирующим венам всех учеников в обители, как прозрачных, так и плотных на вид.

Возвращаясь в свою келью, Тау повстречал ученика, который направился к оставленной им птице, забрал ее и ушел.

Чуть позже святого разбудили посреди ночи, взяли за руку и увели куда-то в подземелья храма, где при свете вонючих свечей старцы шептали слова, понятные им одним, над зашитыми брюшками птиц, в которых, как было известно святому, семя учеников прорастало новой жизнью. К утру мертвые птицы, встрепенувшись, вскакивали с поспешностью, свойственной крылатым, и, для пробы взмахнув несколько раз крыльями, улетали через дыры в стенах, и их голоса терялись среди галерей, которые, как выяснилось, вели птиц, умерших и воскресших, к черным небесам над Лысой Долиной.

Следующей ночью его разбудила ласточка, которая села на грудь и принесла орешек, найденный, видимо, далеко от бесплодной долины, возле людских поселений. Святой его съел и улыбнулся, заметив, что новые перья выросли в аккурат вдоль линии шва на животике птицы.

Но это была не последняя тайна, которую святой познал в храме Искателей Ключа из Лысой Долины. Он находился на перекрестке тайн и помнил, что ему об этом рассказали – но лишь теперь, после визита старца, начал по-настоящему понимать, что значили его слова.

Старец теперь выглядел бледнее, и при более ярком свете Тау разглядел, что у него отсутствуют большие куски плоти на затылке, мизинцы на обеих руках исчезли, а безымянные пальцы постепенно становятся прозрачными. Не было похоже, что эти части тела отрезали или отрубили, нет, они были на своем месте – и, вместе с тем, не были. Старик понемногу исчезал.

– До тебя еще никто не жил на перекрестке тайн, святой. Ученик взрослеет, постигает науку и несет дальше, как может, доверенную ему тайну. Ученики из Альбарены отправились на поиски Ключа по всей Ступне, читая по ногтям и овладев тайной бессмертия. Ученики Мошу-Таче зашивают и латают ткань мира, ткут ему крепкие одежды из слов. Но ты родился с мотком веревки в животе и, понимая все это, мог бы стать чем-то бо´льшим, чем все мы, вместе взятые.

Тихий голос, которым старец все это произнес, походил на пар, который рассеивался, едва вырвавшись изо рта, – похоже, не только части его тела были прозрачными, но и звуки, которые он издавал. Тау пришлось поднести ухо к губам старца, чтобы все расслышать.

– Но, святой, по отношению к тебе была допущена тройная несправедливость: ты не смог закончить ученичество у Мошу-Таче, и его секретная библиотека была уничтожена, в борьбе-трынте у тебя вырвали моток с красной нитью, и еще оставили без голоса, чтобы ты не смог достичь бессмертия. Но ты не одинок, сын мой, и мы тебе поможем все начать сначала. Тот узел, который ты должен был узреть во внутренностях Женщины, предвещает много несправедливостей. Я склонен верить в пророчества и надеюсь, что ты увидел там город. В том месте, где сходятся пути, не’Мир готовится ворваться в Мир, и ты, святой, калека с полумертвым духом, еще в силах это остановить. Наши войска – лишь тень тех, что готовятся к атаке за пределами Мира, но тайны нашего духа не знают страха.

Святой все это слушал, глядя на дырку размером с золотую монету в ступне старца, чуть выше большого пальца: сквозь нее явно виднелся пол.

– Те три тайны, что содержатся в тебе, надобно передать дальше, – продолжил старец. – Ты должен обрести бессмертие святых из Альбарены. Ты лишился голоса, но у нас для тебя все-таки кое-что найдется.

Поставив точку, скрюченный старец оперся на свой костыль и потянул святого за рукав, чтобы тот пошел следом. Они направились в крыло храма, где Тау еще не успел побывать. Мельничный звук кубов, крывшихся, должно быть, в стенах или за ними, в этих плохо освещенных коридорах слышался еще сильнее. В дырах, сквозь которые святой обычно видел учеников, наблюдающих за ним, висели глиняные маски старцев с приоткрытыми ртами, в которые кто-то вложил птичьи перья, словно почтив тем самым тайны этого странного ордена, Искателей Ключа.

Его привели в помещение с высоким потолком и хорошо продуманной акустикой, где вдоль стен стояли погруженные в полумрак деревянные исповедальни, из которых доносились шепоты, сталкивающиеся посреди зала. Прислушиваясь к тому, что говорили в какой-нибудь из этих каморок, ничего нельзя было понять – оттуда долетали только половины слов, ономатопея, намеки на содержание, но если встать в определенном месте – прямо посреди комнаты, на изысканном мозаичном изображении ключа на полу, – тогда получалось расслышать слова целиком, красиво и правильно собранные в предложения и фразы со смыслом. Однако святому не предложили там передохнуть, а толкнули в сторону одной из исповедален и вынудили сесть. Тау устыдился: пусть в клетушках из древнего дерева и царила почти полная тьма, он видел, что внутри едва хватало места для двух учеников – моложе и постарше. Но он подчинился и, сложив руки на коленях, стал молча следить за спектаклем, которого не понимал. Он всем своим сломленным духом ощущал страх, но вместе с тем и признательность за то, что его не бросили в полном одиночестве.

Двое перед ним не касались друг друга, но стояли очень близко; говорил только старший, усердно шепча обрывки слов и звуки, в которых не было смысла. Другой слушал с закрытыми глазами, опустив голову, и когда святой окинул его взглядом с ног до головы, то выяснилось, что у юноши нет рук. Потом Тау заметил, что он и стоит криво, на одной ноге – серая роба висела, пустая, в том месте, где естественным образом должны были завершаться конечности молодого тела. Тот, который говорил, изливал слова на юношу, а тот их ловил подставленным ухом, чуть склонив голову набок, и было видно, что ущербное тело доставляет ему неудобство. Потом Тау увели оттуда и показали другие исповедальни, где он увидел других молодых учеников, у которых невидимая сила отняла какие-нибудь части тела, но еще – учеников постарше, которые начали терять куски своих зримых тел, однако это не поколебало их решимости, и они продолжали шепотом читать заклинания, что рождались в них, но обретали жизнь в другом месте, посреди комнаты. Когда святой вышел из последней исповедальни, он прошел мимо мозаичного ключа, изображенного на полу, и явственно почувствовал теплый пар, который плутал посреди помещения – как будто слова учеников, произнесенные в исповедальнях, собирались в облако и возносились вдоль высоких арок свода до высшей точки комнаты, откуда и падали, обретая новые смыслы, сказанные единым голосом. На мгновение Тау задался вопросом, что думает о нем этот пар и осознает ли его существование.