Александр Нагорный - Двуглавый Орден Империи Росс. Магия изначальная

— Лера!!! Тёща, в смысле — вторая мама! Как мою зовут, я, знаешь ли, помню!!!

Вроде подействовало. Успокоилась. По крайней мере, не орёт.

— Значит, говоришь, тёща — вторая мама? — с каким-то плохо скрываемым коварством в голосе переспрашивает Лерка.

— Ага! — соглашаюсь я и добавляю на всякий случай. — Свекровь, кстати, тоже!

— А свекровь-то с чего?! — снова негодует эта… даже не знаю, как её теперь называть…

— А вот так вот!!! — И я с гордым вызовом смотрю на эту, с позволения сказать, сестру.

Мы снова молчим, насупившись и набычившись.

— Лер, Лера-а-а! — зову я. — Валерия Антуанеттовна!

— Чо? — хмуро вопрошает она.

— Я понял, что мне не нравилось в Геннадьевне.

— И что же тебе не понравилось в имени твоей «второй мамы»? — ехидству нет предела.

— Помнишь, когда мы Морозовой метали лапшу про погибшего брата?

— Ну? — она всё ещё хмурая и мрачная.

— Мы ей тогда внушили, что меня назвали в честь второго деда.

— И?

— Что «И»? — удивляюсь я. — А второй дед, он кто?

— В смысле? — Лерка больше не хмурится, она не врубается.

— В смысле не может она быть Геннадьевной, потому что она Александровна!

Я торжествую. Здравый смысл, в моём лице, одержал грандиозную по своей убедительности победу.

Лерка вопросов не задаёт, но видно, что ещё не въехала. Ну, не во всё.

— Людмила Александровна! — повторяю я, для тех, кто на бронепоезде.

— Ладно-ладно! Поняла я уже. Александровна так Александровна. А тётя кто?

— Какая тётя? — моя очередь не врубаться. — У нас что, ещё и тётя есть? — Такая перспектива мне не по душе.

— Успокойтесь, сэр! — машет мне руками сестра. — Бритва Оккама, помнишь? Тётя — это не ещё кто-то, это жена нашего дяди. Которого ты, кстати, придумал. И мать наших кузенов, они же — Вован и Светка.

Кто такие кузены, я по счастью знал. Ну, и как зовут наших, тоже помнил. А вот про то что жена дяди, тоже тётя, как-то из башки вылетело.

— Чё предлагаешь? — спросил я у родственницы.

— Ну, давай, как твою маму что ли. — А потом так ехидненько добавляет: — Мне бы всё равно когда-нибудь пришлось бы запоминать имя-отчество свекрови!

— Охренела! — как бы в шутку «ору» я. — Да чтоб я… да на тебе… да ни за что!!!

Мы оба смеёмся.

— Ладно. — Говорит, наконец, Лерка. — Бабушек сегодня придумывать будем?

— А их-то зачем? — искренне не понимаю я. — Сама же говоришь бритвой отсечь всё лишнее.

— Так тож лишнее! А это семья! Нам вообще как можно больше всего про нашу жизнь в Австралии надо придумать.

— Давай попозже. — Предлагаю я. — Чё-то устал уже. Мозги устали.

— Давай позже. — Соглашается Лерка.

Она зовёт Аннушку, и та вместе с Глашей убирают. Глаша ещё в «ванную» и в «санузел» заходит, на секунду прямо.

Короче, всё убрано. Мы с Леркой снова одни. Я спрашиваю:

— Лер, ты там про флюгерхэндэ рассказывать начинала.

— Ну.

— Так чё там?

— В смысле «чё там»?

— Ну, песня-то эта… про чё она?

Лерка задумывается.

— Там это… один мужик… ну, ему кажется, что он потихонечку превращается в немца. Ведёт себя как немец, говорит… половина слов на немецком, половина на русском. Прикольно так.

Она замолкает и смотрит на меня, как будто всё объяснила. Потом не выдерживает и цитирует кусочек:

— Нужно что нам, злым тевтонам? Утречком пивка, в магазин иду как Зигфрид за граалем. — Перевела дух и продолжила. — Продавщице крикнул: «Матка! Бистро курка млеко, яйка!» Тут какой-то ветеран мне дал пинка.

— Прикольно! — согласился я. — А флюгерхэндэ?

— Ну, я всё-то не помню. — Начала она ломаться. — Там чё-то:

ОРИГИНАЛ:

— Прикольно! — мне, правда, понравилось. — А что ты вдруг петь по утрам начала?

Лерка начинает ходить по комнате. Потом останавливается и говорит:

— Да, сон какой-то странный приснился. Летала там не хуже истребителя. Прям как Чкалов.

Я решил, что настала моя очередь петь прикольные песни, и я затянул:

— Здравствуй, Валерий Чкалов! Большой тебе хаудъюду! Кричали американцы, и он отвечал на лету…

Как дальше я знал, но забыл, а Лерка-то ждёт.

— Не помню дальше. — Виновато развёл руками я. — Забыл!

— А это кто? — спрашивает Лерка.

— Валерий Чкалов кто?! — непонятки какие-то.

— Блин! Саня! Кто такой Чкалов, я знаю. Меня, можно сказать, в честь него и назвали. Песню кто поёт?

— Тебя реально в честь Чкалова назвали??? — сказать, что я удивлён — это ничего не сказать. Я в шоке.

— Сань, не тупи ты уже! Нет, конечно! Я просто так сказала. Шутка такая!

— А-а-а-а-а… — мне прямо полегчало.

— Сань!

— Чё?

— Песня чья? Чё!

— А-а-а! Эти… «Ногу свело»!

Скалал, но чувствую, что-то не то.

— Не-не-не… Не они! — а сам лихорадочно вспоминаю. — Ну, эти… — и напеваю: — Таких не берут в космонавты…

С надеждой смотрю на Лерку. Она пожимает плечами. Блин! И этих забыл!

— А! Эти… «Манго-манго»!

Похоже, что Лерке это ни о чём не говорит. Ну, и бог с ним.

— Ладно! — Говорю. — Как говорят в сказках тысяча и одной ночи: «Хрен с ними обоими!»

— Договорились! — отвечает мне Лерка.

Как говорят в таких случаях в романах: «Наступила неловкая пауза». Я решил пошутить:

— Буду теперь тебе вместо «Доброе утро!» говорить: «Здравствуй, Валерий Чкалов!», или нет! «Здравствуй, Валерий Палыч!»

— Почему «Палыч»? — удивилась Лерка.

— Ага! Значит, на остальное ты согласна! — порадовался я возможности подколоть «сестру».

— А то ты мне прям вот каждый раз, как проснёшься так сразу же «Доброе утро» говоришь?

— Ну, знаешь! — я прямо… расстроился я. — Знаешь, вот вчера утро вощще ни хрена не доброе было! Вот ни разочку!

— Это ты сейчас тонко подметил! Арнитолог хренов! Птичку он спасал! Шойгу недоделанный! — надулась, а потом как ляпнет: — Косиджанович!

— Я?!

— А кто?!

— Ну, вобще-то это Шен, он Косиджанович!

Она притухла маленько, а потом опять как выдала:

— А вот хрен с ними обоими!

М-да!

— Ладно, — говорю. — Ты лучше расскажи, как ты там под мостом вверх колёсами коров пугала.

На немой вопрос в Леркиных глазах отвечаю:

— Ну, Чкалов! Он коров на самолёте гонял, под мостом летал, и вверх ногами тоже летал. Ну, а тогда такое было не принято.

— А-а-а-а-а… Ну, летала во сне. Здорово! Во сне, кстати, легко летать. Даже у тебя получалось.

— Что значит: «даже у тебя»? — опешил я.

— Ну, ты тоже там был. Во сне. Ты там сначала на какой-то хренотени летал. Что-то типа ступы бабы-яги, только ты её зачем-то на бок клал и верхом садился.