Александр Нагорный - Двуглавый Орден Империи Росс. Магия изначальная

— Понял. Только про едросов не говори никому, не поймут.

— В смысле?

— В том, дорогая сестра, смысле, что Россия у них здесь нихрена не единая, а очень даже наоборот. Поняла? Вот и не говори. А то, как бы чего не вышло.

Лерка зыркнула на меня и демонстративно хлебнула холодного чая. Я тоже, хотя и не очень хотел.

— О! Слышь. Ты же про тайгу так и не рассказала. — Вспомнил я.

— Про какую тайгу? — наморщилась Лерка.

— Ну, ты когда на северный полюс летела… а, кстати, ты на чём летела?

— На подводной лодке! — насупилась летунья. — Крылья у меня были!

— Стальные флюгерхэндэ?

— Да ну тебя!

— Просто я тоже во сне над тайгой летал. Ну, я просто так думаю, что это тайга. И у меня тоже крылья были. Вместо рук.

— Да? А у меня нет. У меня за спиной. — Потом она просветлела лицом и выдала: — Потому что Я — ангел!

— Но ты ведь не упала? Нет?

— Чёй-то я должна упасть?!

— Ну, понимаешь, ангелы иногда падают.

Прапорщик от авиации с гордым презрением ко мне допила свой совсем уже остывший чай и спросила, как бы, между прочим:

— А зАмок у тебя был?

— Был какой-то. — Флегматично ответил я, и тоже отхлебнул чаю, только у меня-то он был горячий.

— Чёрный такой? — с надеждой спросила Лерка.

— Знаешь, я не успел разглядеть, проснулся.

— Жаль. — Сразу поскушнела моя собеседница.

— А у тебя? Чёрный?

— Да. Только я тоже не успела понять, толи он из чёрного камня, то ли обгоревший. Но чёрный.

Странно всё это. Вот почему нам с Леркой одинаковые сны снятся? Хотя, нет, про Сталина только мне. Но всё равно. Два-то последних одинаковые.

— Сань. А научи меня чай греть.

— Да чё учить? Берёшь чашку, смотришь на неё и думаешь, каким он должен стать. И всё. А! Нет, не всё! Ещё попробуй прямо представить его. Ну, как ты его ощущать должна, представь. Поняла?

— Поняла.

— Так попробуй!

Лерка взяла чашку, налила половинку и начала на неё пялиться. Погипнотизировав минуту-другую, она решилась попробовать.

— Ни фига! — сказала она отхлебнув. — Ващще ни грамма!

— Не знаю. — Пожал плечами я. — Попробуй руками.

Лерка повторила эксперимент, но и наложение рук не помогло.

— Лер, у меня же тоже не сразу получилось. Попробуй ещё. Ты же вчера чайник моментом заморозила. Может, у тебя просто вектор другой?

— Кто у меня другой??? — напряглась та.

— Ну, у меня вектор на согревание, а у тебя на охлаждение. — Предположил я.

— Может. Ну-ка, нагрей мне чашку, я её попробую остудить.

Я нагрел. Не удержался и опять про протопарторга зарядил. Лерку это повеселило.

— Тут кто-то песню про полярников обещал. — Напомнила она.

— Ты не отвлекайся, охлаждай!

Лерка протянула руки к чашке:

— Пой уже давай! Парторг!

Я откашлялся и начал читать по памяти:

Смотревшая всё это время на меня с укором Лерка, наконец-то высказала причину своего недовольства:

— Ты же сказал, что петь будешь.

— Не-не-не! Я тебе песню обещал. Ну, так вот тебе и песня. Песня про полярных лётчиков.

— Песня, Саня, это когда поют, а ты просто стихи рассказывал.

— Лер, ты когда-нибудь слышала про «Песню о буревестнике»?

— А! Это типа сейчас она и была? Да?

Я подивился такой постановке вопроса.

— Нет, Лера! «Песню о буревестнике» Алексей Максимович Горький написал. Слышала о таком?

— Алексей Максимович? Это не сын писателя Максима Горького?

Тут я вообще в осадок выпал:

— Лера! Валерий Палыч! Максим Горький — это и есть сам Алексей Максимович Горький. То есть не Горький, конечно, а Пешков. Псевдоним — это у него такой! Ясно?

— Ясно! А с песней чё?

— Ну, во-от!

— Чё вот?

— Ну, вот песня про полярников.

— Саша! Это не песня! Песня это когда поют, а не когда стихи без рифмы.

— А «Песня о буревестнике», она абсолютно такая же.

— Тоже без рифмы, и её тоже не поют?

— Песню о Вещем Олеге, между прочим, тоже не поют.

— Там хотя бы рифма есть. Так что, хрень — это, а не песня! — раздражённо выпалила Лерка.

— Ну, и ладно! — ответил я, тоже раздражённо.

Оба изрядно обиженные друг на друга, мы разошлись по комнатам. Но особенно долго это положение дел не продлилось, минут через семь-восемь в дверь постучали. Я пошёл открывать, Лерка тоже выглянула из своего убежища. На пороге стояла смущённая Глаша.

— Терентий Акимыч прислал сказать, что баньку стопил.

— А идти куда?

— Вас проводить? — спросила в ответ Глаша.

— Я тебе объясню. — Заверила меня Лерка.

— А и верно, — промолвила горничная. — Сестрица-то Ваша бывала там, знает дорогу.

— Я сейчас. — Заверил я Глафиру, и пошёл собираться.

— Глаша, а ты не знаешь… — Донеслось из-за спины, но дверь предательски закрылась, и окончания я не разобрал.

Я взял полотенце, смену белья, носки и рубашку, а когда вышел в зал, то услышал слова Глаши:

— … поначалу, это кому какая от роду предназначена. В школе её изначальной называют.

— Вот как? — озадаченно проговорила Лерка. — А в нашем случае, что это означает?

— Валерия Константиновна, я ведь один годок только и проучилась, не знаю я. Вы как на предвступление пойдёте, там вам всё и обскажут. И про стихии, и про изначальную магию, и у кого какой от роду сколько. А я не скажу, не знаю.

— А Татьяна Андреевна знает? — покосившись на меня, спросила Лерка.

— Вы лучше у её сиятельства поспрошайте. — И сделав книксен Глаша, типа всё, посмотрела на меня.

Я кивнул в знак готовности, и мы пошли.

Баня, а вернее бани. Размещались в другом конце заднего двора, подальше от окон. В этот банный комплекс от самого отеля вела мощёная дорожка, как я понял, на случай дождя, слякоти и весенней распутицы. Придумано толково и, скорее всего, не вчера.

Акимыч ждал меня у порога одной из избушек. Мы вошли и разделись.

— А больше никого не будет? — спросил я, полагая, что если сегодня мужской день, то и другие парни тоже могли прийти. Не для меня же одного Акимыч баню топил.