Кэролайн О’Донохью - Все наши скрытые таланты

Фиона открывает свой ноутбук.

– В общем, я поискала «Детей Бригитты», но информации немного. Одна лишь закрытая группа в FaceBook, о которой говорила та девушка. Ну, то есть кто вообще пользуется FaceBook в наши дни?

– Дэ-Бэ. «ДБ»! «Дети Бригитты». О, извини, только сейчас дошло.

– Спасибо, мисс Чэмберс, что удосужились проявить свои умственные способности.

– Заткнись. Я же все-таки догадалась. А ты подала запрос на вступление?

– Ты что, шутишь? Представляешь, если мои знакомые увидят. Это же фундаменталистская группа протестующих.

Я вдруг вспоминаю Джо и тот день, когда она вернулась из колледжа раньше обычного, потому что кто-то протестовал против какой-то ЛГБТ-выставки. Похоже, это одни и те же люди, и их цель – не просто какая-то лавка крутых товаров.

– Ну, можно создать фейковые профили и попросить принять нас.

Попивая вино, мы создаем фейковые профили на FaceBook. Фотографии мы крадем с заброшенных страниц в Tumblr и называем себя «Мэри-Эллен Джоунз» и «Эми Голд». Мы усердно заполняем их, чтобы они походили на профили обычных, настоящих девочек, и это становится своего рода игрой. Мы пытаемся «перенормалить» друг друга, вспоминая черты других знакомых и переводя их в шутку о девочках, которыми мы никогда не станем. Не обходится без некоторой жестокости, но я чувствую, что эти шутки снимают с нее напряжение, точно так же, как и с меня.

– А вот еще, – хихикает Фиона, печатая. – Напишу в статусе «Лучшие подруги – подруги навсегда».

– А как насчет той цитаты Мэрилин Монро, которую все всюду вставляют? Что-то вроде: «Если вы терпеть меня не можете в плохом настроении» или как там?

– «Если вы не терпите меня в плохом настроении, то не заслуживаете того, чтобы общаться со мной, когда я в хорошем». О да, идеально! Вставляю.

Неожиданно со стороны лестницы раздается яркий мелодичный звук.

Мама Фионы все-таки достала свой саксофон.

Я звоню своей маме, которая говорит, что заберет меня в одиннадцать. Перед этим я чищу зубы пальцами в туалете наверху, чтобы перебить запах алкоголя, и прощаюсь с семейством Фионы.

Мари крепко сжимает меня.

– Можешь остаться на ночь, если хочешь. Позвони матери, если она еще не выехала.

– Все нормально, – отвечаю я, улыбаясь. – Но я вернусь! Если примете.

– Приму всех, кто ест. Поэтому эти актрисочки не удостаиваются второго приглашения.

– Мам! – хмурится Фиона.

– Фифи, это правда .

К счастью, мама, похоже, не замечает, что я выпила полбутылки красного вина, или если замечает, то предпочитает не говорить об этом. По дороге она смотрит на меня слегка подозрительно, сведя брови, пока я возбужденно описываю родных Фионы, говоря, что нам следует проводить больше вечеринок дома. Мысленно я постоянно одергиваю себя, заставляю говорить медленно и не проглатывать слова, чтобы не показать своего опьянения. Мама молчит. Я даже слегка обижаюсь на нее.

– Знаешь, я думала, ты обрадуешься, что я пошла в гости в субботу. Под присмотром родителей.

Мама продолжает молчать. Мы сворачиваем к дому.

– Это такая замечательная семья, – продолжаю я. – И мама Фионы играет на саксофоне!

– Мэйв, – наконец обращается она ко мне, выключая зажигание. – Тут кое-какие новости.

Мое легкое опьянение мгновенно превращается в приступ тошноты.

– Хорошие новости? Плохие?

– Просто новости. Похоже, кто-то видел Лили тем утром, когда она пропала.

Мы сидим в машине, и мама пересказывает то, что ей поведала мама Лили. Примерно в пять утра в тот день, когда Лили пропала, молочник, совершавший свой обычный маршрут вдоль Бега, заметил очень высокую девушку с темно-русыми волосами в наброшенной на пижаму куртке. Она была не одна. Вместе с ней шла женщина с черными волосами. Молочник, привыкший натыкаться на различных странных персонажей в такую рань, помахал им в знак приветствия. Женщина отвернулась, скрывая лицо, но девочка посмотрела прямо на него. Судя по ее виду, она плакала.

– Молочник решил, что они, скорее всего, мать и дочь и что они, возможно, сбегают от домашнего насилия, – объясняет мама. – Поэтому он их запомнил. Они отложились у него в памяти, и он размышлял о них несколько дней. Он чувствовал себя виноватым за то, что не вмешался, не отвез в убежище или куда-то еще, поэтому и рассказал об этом случае, услышав описание Лили по радио.

– О боже, – говорю я, ощущая бурление в животе.

– Возникает вопрос, кто же была эта женщина. По словам молочника, Лили – или девочка, похожая на Лили – казалась расстроенной, но все же шла с женщиной вполне добровольно. И у нее с собой не было никакой сумки. Если это было запланированное бегство, то почему она не взяла с собой хотя бы зубную щетку?

Я предполагаю, что это риторический вопрос, но когда смотрю на маму, понимаю, что она ждет ответа. От меня .

– Боже, мама, откуда мне знать? Ты же знаешь, что мы уже давно не были настоящими подругами с Лили.

– Я знаю, дорогая, знаю. И хочу, чтобы тебя как меньше в это втягивали, но, к сожалению, ты единственная, кто очень хорошо знал Лили. Она очень замкнутый ребенок. Даже Рори, похоже, не знал, что происходит у нее в голове.

Я едва не спрашиваю: «Какой Рори?», забыв, что имя «Ро» известно лишь избранным.

– Не знаю, мам. Какого ответа ты от меня ждешь? Типа, что Лили бывает странной, но я не знаю, почему она следовала за незнакомкой по улице?

– Что насчет женщины? У тебя есть какие-то мысли, кем она могла быть? Лили с кем-то еще общалась, онлайн или еще как-нибудь?

– Мам, говорю же тебе, не знаю .

– Извини, просто… – она крепче сжимает руль, хотя двигатель уже выключен. – Просто когда мужчина вытаскивает девочку-подростка из кровати, то предполагается, что… сама знаешь что. Но когда ее забирает женщина …

Она смотрит сквозь ветровое стекло молча, часто моргая. Я думаю, неужели она вырастила пять детей и никогда не задумывалась ни о чем подобном. На мгновение я пытаюсь представить – каково это, быть ею. Думать, что ты знаешь все о том, что может представлять опасность для детей, но потом узнать что-то новое.

– Мам, – опускаю я руку на ее плечо. – Все будет в порядке, правда?

Она кивает и крепко обнимает меня.

– Пойдем в дом. От тебя разит вином.

Блин .

– И да, я не в восторге от этого. Но рада, что ты не бухаешь одна неизвестно где. Если хочешь выпить, то хотя бы постарайся, чтобы это было в доме, где есть по меньшей мере два родителя и по меньшей мере один саксофон.

Я плетусь по лестнице в кровать со стаканом холодной воды в руке, уверяя себя, что мне ни за что не заснуть. Но сразу же отрубаюсь, как только снимаю платье и кладу голову на подушку.

Вино погружает меня в тяжелое пьяное забытье, естественным образом переходящее в странные, нездоровые сны. Сны, в которых где-то на фоне постоянно присутствует черноволосая женщина, но всегда недоступная. Я никогда не могу посмотреть ей прямо в лицо. Вижу только урывками. Локон очень прямых черных волос, которые ни за что не завьются, даже если их намочить. Плотно сжатые губы, кожа без единой морщинки.