Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками [litres с оптимизированной обложкой]

На плазменном экране, опять работающем без звука, ползла куда-то вереница «Скорых», Сашка глянула – и отвела глаза. Секунду разглядывала телефон-автомат среди фикусов. Отвернулась, миновала лестницу, вошла в коридор первого этажа. Запах кофе сделался сильнее, зато голоса стихли.

Ее однокурсники сидели стайкой, как птицы на ветках – кто-то высоко на барном стуле, кто-то за столом, кто-то на полу, вытянув ноги, положив планшет на колени. Ни Лизы, ни Кости здесь не было; никто не поднял взгляд от экрана, никто не повернул головы.

Им нельзя с ней разговаривать. Им нельзя даже смотреть на нее. На четвертом курсе Института Специальных Технологий «нельзя» – значит нельзя, и они будут игнорировать Сашку, а она не должна их подставлять…

Сами собой зажглись все плафоны под потолком, отражаясь в темных осенних окнах. Громче сделалась песенка на чьем-то телефоне – мультяшный голос пел по-японски. Сашка вдруг осознала, что ее однокурсники в этот момент не просто сидят рядом – они сложились в единое целое и представляют собой не компанию студентов и не группу людей, а нечто новое и принципиально другое. Жутковатое. Кластер, фрагмент большой системы. Грамматическую конструкцию.

Сашка подошла к барной стойке, вытащила из рюкзака деньги, перетянутые резинкой:

– Спасибо. Я получила степуху.

Она обращалась к кофемашине; никто не сможет упрекнуть ее, что она провоцирует однокурсников нарушить правила бойкота.

– Андрей, тебе нужны деньги? – спросил Денис, не отрывая глаз от своего планшета, демонстративно игнорируя Сашку, как и было предписано. Нейтральный вопрос – вообще, и ни о чем конкретно.

– Деньги – всеобщий эквивалент, служащий мерой стоимости товаров и услуг, способный на них обмениваться, – сказал Андрей Коротков, выдавая в пространство справочную информацию. Ему никто не запрещал делиться выдержками из словарей; закончив фразу, Андрей задумчиво и рассеянно глянул на Аню Бочкову, и она подняла голову.

– Не существует ни товаров, ни услуг, которые понадобились бы имени предмета, – пробормотала Аня, будто раздумывая вслух. – Понадобятся. Будут надобиться. Нет.

– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала Сашка электрическому чайнику. Ей лучше было бы промолчать, но разговор, возникший из ниоткуда, завораживал ее, как медитативная музыка. Хотелось попросить прощения. Хотелось стать частью целого – хотя бы на секунду. Хотелось слышать их голоса и не быть одинокой.

– Великая Речь прекрасна и гармонична, – снова заговорил Андрей, и в его голосе Сашке померещился сарказм.

– Никто из нас не хочет штрафных заданий, – Юля Гольдман с тревогой посмотрела на Игоря Ковтуна и добавила вполголоса: – Ни докладных…

Сашка закусила губу. Она была свиньей, когда сюда явилась.

– Но никто ни о чем не сожалеет, – твердо отозвался Игорь и глянул через плечо на Диму Бирюкова.

– Сожалений не может быть, – подтвердил Бирюков и вздохнул. – Грамматическая конструкция вне свободы. Но и вне сожалений. Вне обвинений.

– Всеобщий эквивалент, – наставительно повторил Андрей. – Всеобщий!

Сашка нерешительно постояла, переводя взгляд с одного на другого. Потом, слушая только интуицию, взяла купюры с барной стойки и уронила в раскрытый рюкзак. Зашагала к двери, к двери, не оборачиваясь. Замерла на пороге…

Помещение за ее спиной пришло в движение. Звук отодвигаемых стульев, громкие зевки, чей-то разговор по телефону, смех, кашель, вопросы, ответы, просьбы заварить чай – она бы подумала, что ее однокурсники играют спектакль под названием «обыкновенная студенческая жизнь», если бы не знала совершенно точно, что они просто сменили способ существования.

Они бунтовали сегодня – против воли Физрука. Хотя не могли бунтовать. Нарушали приказ, который не могли нарушить, – используя обходные пути, выдумывая уловки. Поддерживали Сашку, уже все про нее зная и понимая. Остатки людей – фрагменты, лоскутки людей, которые до сих пор в них сохранились, бросали вызов Великой Речи.

Как бы им за это не влетело, подумала Сашка и, сжав зубы, зашагала к лестнице.

– Лиза?

Комната Лизы Павленко пустовала. Сашка могла определить это, даже не пытаясь присвоить чужое пространство. Она знала, что за дверью разбросаны в беспорядке одежда, учебники и обувь, что рисунок на доске стерт, но не уничтожен до конца, и узлы бывшей схемы подергиваются на белой поверхности, как оглушенные рыбешки в сетке. Но Лизы не было, и не было признаков, что она вернется хотя бы до полуночи…

«Вне обвинений» – сказала грамматическая конструкция, бывшая суммой ее однокурсников.

Она прошла к себе в комнату, достала чистый блокнот из пачки канцтоваров и, выйдя в коридор, оставила у Оксаны под дверью.

Воскресным утром Сашка сидела в крошечном здании аэропорта города Торпы. На работающем экране шел прогноз погоды, и веселая девушка размахивала руками на фоне метеорологической карты. Солнце, говорила девушка и подтверждала карта. С утра – яркое солнце, ожидается переменная облачность в середине дня.

За окном темнело с такой скоростью, будто солнце отключали реостатом. На асфальте под панорамными окнами в ряд стояли грузовые транспортеры, бензовоз и пожарная машина. На табло рейсов висела единственная строчка: в полете. Задерживается. Ожидается через пятнадцать минут.

В зале ожидания, кроме Сашки, толпилось всего человек десять – встречающие. Они говорили излишне громко, почти каждый держал рядом с ухом телефонную трубку.

– Приземлятся через пятнадцать минут! – кричала веснушчатая девушка с очень короткой стрижкой. – Задерживаются! А как у вас погода? У нас тут что-то непонятное происходит…

Сашка подошла к окну и приложила к стеклу ладони. Небо казалось напуганным и живым. На город, на аэродром наползала серая, местами сизая непроницаемая стена, Сашке казалось, что она слышит тихий, подползающий треск. От порывов ветра стекло вздрагивало, будто кожа на барабане.

– Вот так шквал, – пробормотал мужчина у Сашки за спиной, – а ведь обещали солнце, ничто, как говорится, не предвеща…

Гром разразился почти одновременно со вспышкой. Белая молния ударила в мачту метеослужбы по другую сторону поля. Люди в зале примолкли – и заговорили все сразу:

– Позвоните в диспетчерскую! Сколько времени до посадки?

– Сейчас все быстро закончится, это гроза на одну минуту…

Стекло под Сашкиными ладонями снова задрожало.

– …На запасной аэродром, вот увидите, никто не будет садиться в таких условиях!

В очертаниях туч, закрученных воронкой, Сашке померещились линии, нанесенные фломастером на белой доске. Ей показалось, она видит грубую схему, живущую – существующую, развивающуюся – в пяти измерениях. И она подалась вперед, отыскивая смысл и больше всего боясь теперь, что чья-то рука черканет губкой, и все исчезнет.