Валерий Большаков - Новый путь [litres]

– Траурно мыслишь! – пригвоздил меня Дюха.

– Но ведь правда, – пожал я плечами в заносе флегмы.

– У‑у, да когда это еще будет! – замахал руками Изя.

Мои губы дрогнули, едва не сложившись желчной усмешкой. В «прошлой жизни» Исаак Аркадьевич и до сорока не дотянул – обкуренный араб искромсал его ножом на задворках Хайфы.

И тут будто солнышко выглянуло из-за туч, развеивая мрак воспоминаний, – вошла Настенька в коротком халатике, шаркая тапочками с пушистыми помпонами.

– Приветики! – засияла она, приседая рядом и чмокая в щечку. – С добрым утром, Мишенька!

Мои соседи по купе разом заулыбались и подтянулись, а Женя вздохнул завистливо:

– Да-а… И пуркуа, спрашивается, я у мамы один?

– Не всем везет! – глубокомысленно вывела сестренка, подлащиваясь. – Да, Мишенька?

– Да, чучелко. – Я любовался Настей и вспоминал ее в студенчестве – зажатую, закомплексованную девицу, чуравшуюся шумных компаний. Не я ли стал причиной искривления Настькиной судьбы? Заперся в своей «башне из эбенового дерева», обособился от близких и ближних… И не замечал как будто, что рядом растет прехорошенькая девчонка, а надо ей от тебя лишь чуточку ласки да капельку внимания.

– Не понял, – озадачился Дюха. – А чего ты ее чучелом обзываешь?

Настя рассмеялась, запрокидывая голову. Копия – заяц из диснеевского «Бемби».

– Да нет, это еще ласково! – вступилась она за братика. – Когда Миша на меня сердится, то говорит, что я «чучела». Или «балда мелкая»…

– Ну, не такая уж и мелкая… – Взгляд Дюши трусовато соскальзывал на Настины коленки, и жар на его щеках отчаянно пламенел. – За что на тебя сердиться, не понимаю?

– Ты что?! – выплеснула Настя. – Знаешь, какая я вредная бываю?

Она не расслышала потаенного комплимента, зато его уловили за стенкой – в наше купе заглянула Зиночка Тимофеева, независимо сунув руки в карманы цветастого халата.

– Я тут у вас посижу, – напела она ласковым голосом, в упор не замечая Жукова. – Миш, можно?

– Располагайся, – гостеприимно улыбнулся я, с интересом наблюдая, как румянец с Дюшиных щек перекидывается на уши, и те возгораются красным накалом.

Торжественно совершить аутодафе Тимоше помешал новый гость – в дверях остановился Марк Аронович с пачкой газет под мышкой и с большим кульком в руке.

– Здорово, бойцы! – грянул он. – Пустите пересидеть? А то женщины меня выперли – меряют что-то…

– Заходите! – сделал Изя широкий жест. – Мы все тут – жертвы матриархата.

– Сейчас кто-то получит! – тут же прилетела ответка из-за стенки.

– О! Слышали? – горестно вздохнул Динавицер.

Посмеиваясь, Макароныч присел на краешек дивана и выложил на столик бумажный пакет. Из него выкатилась пара блестящих, словно лакированных, сушек.

– В таком разе угощаю всех чаем!

– Я схожу! – с готовностью вскочил Дюха.

С превеликой опаской он миновал подругу, боясь даже случайно соприкоснуться рукавами. Зиночка искоса мазнула взглядом по «изменщику», и на ее щеках заиграли ехидные ямочки.

– А чё, мы в гостинице жить будем? – пристал к военруку неугомонный Динавицер. – А в какой?

– «Турист».

– Н‑да, – ухмыльнулся Жека, глянув на меня. – Не «Астория», мон шер Мишель!

– Да нормальная гостиница, – пожал плечами Марк Аронович.

– Это… м‑м… которая на Севастьянова? – влез я.

– Бывал там?

– Мимо проходил, – увернулся я от четкости. – Там рядом станция метро «Электросила».

– Я ж говорю… – Военрук нацепил очки в тонкой золотой оправе и с хрустом развернул «Известия».

– А чё вы читаете? – возник Изя на горизонте событий.

– Новости. Что-то их все больше и больше становится…

– Перемены грядут, – тонко улыбнулся я.

– Давно пора, – добротно кивнул Макароныч. – Другой вопрос – на благо ли?

– Узнаем во благовремении.

Майор даже с газетой в руках не терял выправки, а форменные брюки с тонким лампасом и «военная» рубашка с галстуком защитного цвета лишь оттеняли армейскую ауру.

– А чё пишут? – вытянул шею Динавицер.

– Да вот, Минавтопром разукрупнили, теперь за Минчермет взялись. – Военрук солидно сверкнул очками. – Будут у нас отдельно «Ново‑Липецкий металлургический завод», отдельно «Челябинский металлургический…», «Магнитогорский…», «Запорожсталь», «Серп и Молот»… Тут целый список. Демонополизация… хм… и социалистическая конкуренция!

– А чё? Может сработать, – авторитетно заявил Изя.

– Думаешь? – Макароныч глянул поверх очков.

– А то! – фыркнул Динавицер и развил свою мысль: – Это как с помидорами. В овощной придешь – они там дешевые. Мятые, коцаные, зеленые… А у бабки на базаре – спелые, один к одному! Но подороже. Зато выбор!

– А мой папан, – сказал Зенков с первосортным прононсом, – уже заранее радуется. Говорит, что Минобороны теперь и в позу встать может: не будем брать ваши «ЗиЛы»! Не шибко они надежные и горючки много жрут. Или сделайте нам чего получше, или мы, вон, у чехов «Татры» закупим!

– Понимаю! – хмыкнул военрук, смешливо кривя аккуратную полоску усов. – А почему заранее?

– Так это когда еще будет! – затянул Жека. – Год пройдет как минимум. Пока разделят, пока все оформят, пока бумаг испишут тонн пять…

– Замучали уже со своей демо… моно… – капризно завела Настя, переглядываясь с Тимошей. – Давайте развлекайте нас!

Марк Аронович мигом отложил газету, а Изя оживился:

– О! Хотите новый анекдот?

– Фу, как пошло, – надула губки моя сестричка. – Стихов хочу!

– Кому чаю? – В дверях показался раскрасневшийся Дюха. Обеими руками он выжимал поднос с жалобно позвякивавшими стаканами в подстаканниках, отливавших старым серебром. Поднос валко пошатывался, грозя пролить «полезный, хорошо утоляющий жажду напиток».

– Куда так много? – всколыхнулась Зиночка. – Десять стаканов!

– Для тебя не жалко! – пылко измолвил Жуков, выставляя поднос на столик. Затем деловито выгреб из карманов малюсенькие упаковочки по два кусочка сахара, укладывая кучкой, и продекламировал: – Пейте чай с сушками, с треском за ушками!

– Пиит! – фыркнула Тимоша с легким, но отчетливым небрежением. – С тебя стих.

– Со всех! – грозно сдвинула бровки Настя. – Ты – первый.

– Дюха, девочки соскучились по лирике, – обрисовал я ситуацию, дзинькая ложечкой в стакане. Жуков с робкой надеждой посмотрел в сторону Зиночки, оцарапался о колючий взгляд и увял.

– А ты – второй! – мило улыбнулась мне сестричка.

– Чучела, – нежно капитулировал я.

– Называется: «Обменялись любезностями!» – хихикнула Тимофеева. Озабоченная складочка, залегшая у нее над переносицей, разгладилась. – Дю-юш…

Андрей мигом ожил, исходя нервным румянцем.

– Щас, щас! – заторопился он. – Я… это… из Маяковского. Только не до конца…