Мария Саванна - Арабелла

Отец издал немой вопль ужаса от моих слов, развернулся ко мне спиной и исчез.

– Вы ещё здесь? – не скрывая удивления спросил Симон. – Вы должны были смыться.

– Симон, мой отец приведёт Оливера, чтобы мы могли поговорить.

Симон нахмурил брови и сжал челюсти.

– Думаешь, я не говорил с ними? Думаешь я хочу войны ради войны? Они не слушают. Они не понимают! – тихо сказал он.

– В этот раз с вами буду я. Они должны услышать меня, они растили меня, – сказал я, сомневаясь в собственных словах.

– Это будет последний разговор с ними. Если я не получу того, что ищу, я пойду на любые меры и не стану никого жалеть.

Он отвернулся от меня, чтобы повести детей за собой в Арабеллу, но тут на глаза ему попался старый друг, тот, что стал врагом.

Глаза Симона налились кровью, он поставил на землю, Давида, которого держал на руках. Гавриил пошатнулся и упал на колени.

Симон в одно мгновение достал из-за пояса крупный чёрный ствол и бросился с ним к Гавриилу. Я хотел остановить его, но не успел пошевелиться, как отец семейства уже сидел на старике, приставив недрогнувшую руку с оружием к его лбу. Гавриил лишь улыбался.

– Ты всё также веришь в свою справедливость, – спокойно сказал он.

Симон ещё плотнее приставил дуло ко лбу старика. Слезы из его глаз лились на сморщенное, бледное лицо Гавриила. Между ними чувствовалась неизгладимая, всё ещё существующая, но преданная близость. И именно то, что она была предана, заставило нас замереть. Будь это кто-то другой, мы бы бросились его защищать, но сейчас все мы, даже дети и Сарра, понимали, что это их личная пьеса, мы были лишь зрителями и не могли вмешиваться. Внутри Симона скопилось столько неисцелимой боли, что мы все, сквозь обиду и слёзы, негласно признали его право делать то, что велит ему зов мести.

Эвери закрыла рот рукой. Кудряшка застонала и отвернулась, Джек плакал на руках у Сарры. Я стоял ближе всех и отчетливо видел, как зажмурился Гавриил в ожидании выстрела.

– Как ты мог? – Симон заорал так громко, что мы все отступили назад. Его гнев не умещался в худом теле и рвался наружу.

Дальше раздался просто крик, без слов. Он рычал, как разозлённый зверь, и с этим рыком он поднялся на ноги, будто преодолевая неимоверную силу, что пыталась заставить его убить.

– Мы уходим, – прорычал он сквозь зубы и, не оборачиваясь, пошёл к расколу.

Мы все единовременно выдохнули.

Валерия и Эвери бросились поднимать Гавриила.

– Он остаётся здесь, – взревел Симон. – Живи теперь здесь, такой мир ты хотел видеть? Вот и наслаждайся в компании своих…

Не договорив, он снова развернулся.

– Девочки, отец прав, оставьте меня. Нет мне искупления. Ни здесь, ни там, – попросил старик.

Но они не слушали и вели его под руки к расколу.

Мы подошли совсем близко и я увидел в воздухе знакомое, еле заметное мерцание. Я видел раскол.

– Эвери, – нетерпеливо рявкнул Симон. – Оставьте его. Я не позволю.

– Нет, – твёрдо сказала она. – Он помог нам. Он спас Мартина.

Первыми сквозь раскол прошли Чарли и Давид, затем Ари и Сарра с Джеком.

– Я сказал оставьте его и идите за мной, – Симон подошёл к Эвери и дёрнул её за руку, она почти потеряла равновесие, но Гавриила не отпустила. – Валерия! – попытался он.

Но она также стойко держалась.

Тогда Симон отошёл и открыл им путь к расколу.

– Как знаете, – прошипел он.

Они радостно сделали ещё два шага к цели, и, когда следующий шаг должен был перенести их троих в Арабеллу, прогремел выстрел. Пуля прошла между рёбер Гавриила и осталась внутри его тела: он рухнул на землю лицом вниз. Вместе с ним на землю опустились и девочки. Дрожащими руками они перевернули Гавриила на спину. Под ним тут же разлилась целая лужа крови, а лицо стало ужасающе белым.

Я смотрел на врача, и часть меня прониклась завистью: он погружался в тёплую, безмятежную темноту, а я отправлялся в мир, где вот-вот начнётся война.

Симон убрал пистолет за пояс, затем подошёл к телу, над которым рыдали его дети, схватил его за одежду в области шеи, немного приподнял и издал очередной бессловесный вопль. Он кричал прямо в лицо мёртвому Гавриилу, затем небрежно бросив тело на землю, переступил через Эвери и прошёл сквозь раскол.

Я поднял с земли Валерию, обхватил её одной рукой, другой рукой взял за руку свою любовь.

– Вот и всё. Последний взгляд на Морис, – сказал я, но никто из них не разделил моей светлой печали. Тогда я сам глубоко вдохнул воздух, которым дышал, казалось, целую жизнь, вместе с которым вдыхал вечную любовь, безудержную страсть, непомерную горечь, ледяной страх, и мы вместе сделали последний заветный шаг.

Арабелла приняла нас свежим тёплым ветром, спасающим от жгучего солнца в безоблачном небе. Проход за нами закрылся и теперь мы стояли на широкой дороге между больших деревянных домов. Мы неторопливо и осторожно пошли по ней вперёд. Симон, как и всегда в будущем, вёл нас за собой. Деревья шумели, в небе пролетали птицы, от шагов поднималась пыль.

– Всё прямо как на Земле, правда? – сказал Симон. – Мы в деревне под названием Шупчо. Здесь живёт много моих людей. Тех, кто из Мориса. Все они умерли от Бриса или от мясоедов, так что здесь они только и ждут, когда я поведу их за собой, в бой с Селвином. Это я и сделаю на рассвете следующего дня, если не договорюсь с Оливером сегодня. Веришь?

Я с тяжелым сердцем кивнул.

Эти места были хорошо мне знакомы, Шупчо была мне колыбелью. Я провёл здесь бесчисленное количество мирных ночей и дней. Теперь я шёл по её улицам с сердцем, живущим в любви и бьющимся за любовь, но непреодолимая тяжесть тревоги давила мне на плечи, сдавливала кости, сковывала движения.

– За деревней, в долине у реки, есть дерево Надежды. Вы слышали о таком? – спросил я Симона.

– Ещё бы! Феноменальное явление! – ответил он.

– Идите туда, а я отыщу отца и Оливера и приведу их туда.

Симон всё ещё не был уверен, можно ли мне доверять, но коротко кивнул и повёл Сарру с детьми и Сиренью вперёд, а я высвободил свою руку из руки Эвери и поцеловал её. Я не сказал ни слова, но сильнее, чем обычно, хотел, чтобы всё вокруг замерло, и я мог говорить ей о том, как её существование освещает всё внутри меня, как я дышу только мыслями о ней, и как сложно мне удерживать внутри такое огромное чувство. Я молча свернул в узкий переулок, а она ускорила шаг, чтобы догнать свою семью.

Я нашёл отца почти сразу. На одной из безлюдных улиц он тихо, с несвойственными ему нервными оглядками, говорил со Смотрителем. Отец не ожидал такого резкого появления, поэтому сначала вздрогнул, а потом только просиял. Он похлопал Льва по плечу и указал ему на меня. Тот рассеяно захлопал глазами и неловко обернулся.