Янина Волкова - Дети луны, дети солнца [litres]

Ове щурит туманные глаза, прекращая стучать по крышке тула. Слова, которые дальше скажет им Медведь, важны, потому все свое внимание направляет он к нему.

Озноб проходит по их спинам, но с усмешками они поддевают друг друга локтями. Храбрятся, да только каждого страшит участь, уготованная при поражении. Даже сейчас считают себя воинами и не желают иной судьбы. Помимо этого пути множество иных дорог, но кто добровольно променяет оружие на посох пастуха, а поле боя – на кузницу? В их жилах течет живой огонь, кровь бурлит, вынуждая таять многовековой лед, сковавший кости детей Луны, и нет потери ужаснее.

Как никогда внимательно смотрят они на Хакона, ожидая, когда же продолжит он свою речь.

– Тонкости посвящения хранятся в секрете. Никто до шестнадцатой зимы не ведает, какое испытание уготовано. В стенах Великого Чертога конунг поведал вам, что предстоит, но никто из вас не знает еще, какое условие необходимо выполнить.

Медведь оборачивается, кивком головы подзывая к себе одного из стоящих поодаль молодых воинов. Тот, встрепенувшись, словно пробужденный ото сна филин, несколькими большими шагами приближается к Хакону, протягивая ему маленькую белую шкатулку. С легкостью умещается она на грубой ладони, и отроки, окружающие Ренэйст, задерживают дыхание в нетерпеливом ожидании. Сама она, не менее взволнованная, привстает на носочках, стараясь лучше увидеть происходящее из-за крепких спин. На их глазах цепляет двумя пальцами берсерк тонкую серебряную цепочку, за нее извлекая из шкатулки…

Зуб.

Выдыхают они, с интересом разглядывая то, что держит Хакон в вытянутой руке, подняв над своей головой. Зуб покачивается от резкого движения, и больше похож на костяной наконечник стрелы, грубый и неровный. Ренэйст хмурит белые брови, рассматривая трофей воина, чей прах множество зим назад был развеян над фьордами.

– Такой трофей должны принести вы конунгу, и оставаться в лесу будете до той поры, пока собственными руками не вырвете зуб из пасти убитого тролля.

Хакон стоит спиной к закрытым воротам, за которыми чернеет исполинской стеной мрачный лес. Глядя на него, Ренэйст сглатывает вязкую слюну; кажется ей, словно сквозь изломанные ветви не проникает лунный свет. Нет у дочери конунга ни малейшего желания ступать на снег под кроны темных елей.

Она ощущает его взгляд раньше, чем понимает, что он смотрит, но не торопится смотреть в ответ. Приходится сделать несколько глубоких вдохов перед тем, как посмотреть ему в глаза. И без того знает, о чем хочет просить ее Хакон, пусть и понимает, что гордячка не подчинится его воле. Даже если б женой ему была, все равно поступила бы так, как надумала.

То, как смотрят они друг на друга, не укрывается от бдительного взгляда Вороны. Трогает губы ее ядовитая ухмылка, и, наклонившись, выдыхает она насмешливо на ухо Волчицы:

– Не ходи за порог, оставайся у ног, как послушный щенок…

Злость охватывает в одно мгновение – Ренэйст вспыхивает, подобно сухой лучине. С гневным рыком оборачивается она к Хейд, но та лишь невозмутимо смотрит на Хакона, словно бы и не потешалась над ней вовсе. Сцепив зубы, луннорожденная отворачивается; белая, кажущаяся прозрачной кожа ее отдает алым от того, как сильно она зла.

Проклятая Ворона!

– Но не каждый тролль сгодится для охоты, – продолжает между тем Медведь, убирая зуб обратно в шкатулку. – И не каждый зуб будет принят в качестве трофея.

– Как же понять, что перед тобой – подходящий тролль?

Нетерпелив Ньял, не в силах больше терпеть он речи Хакона. От чего бы ему не поведать самое важное, что следует знать об этой охоте, да отпустить как можно скорее навстречу своей судьбе? Иные смотрят на него с недовольством; наглость Ньяла может сыграть с ними злую шутку. Хакон может в наказание лишь дольше держать их подле ворот, или наоборот, отпустить, не сказав всей тайны, и будет это на совести сына ярла Звездного Холма.

С мольбой смотрит Белая Волчица в глаза берсерка. Невмоготу ей стоять пред вековыми вратами в бесконечном этом ожидании. Уж лучше скорее наступит детский ее кошмар, чтобы быстрее могла она его покинуть. Складывает Хакон руки на груди, фыркает насмешливо. И как он, такой могучий воин, позволил хрупкой голубоглазой девчонке повелевать собой одним только взглядом? Стоило бы помучить ее, отомстить за то волнение, что бередит его душу, но не может поступить столь низко по отношению к ней.

– Зуб будет считаться трофеем, если принадлежит молодому троллю-мужчине. Коль задумаете обман, то знайте, что в Чертоге Зимы есть мастер, прекрасно осведомленный о том, как же отличить нужный зуб. Запрещено нападать на самок, коих в тролльем роду остается все меньше, детенышей и стариков, ибо победа над ними не принесет вам чести. Воин, страдающий от малодушия, позорит свой род.

Опозорить свой род куда ужаснее, чем участь не стать воином. Не справившись с заданием, не добыв зуб, теряют они возможность добыть славу на поле боя, но сохраняют право ступить на иной путь. Позор с рода можно смыть лишь собственной кровью.

Нервничают они еще сильнее, и Хакон ухмыляется, глядя на них. Да, сурово испытание, выпадающее на долю тех, на чьих губах еще не обсохло материнское молоко, но истинного потомка Одина не сломить трудностями. Повернувшись к воинам, прошедшим испытание лишь зиму назад, Медведь благосклонно кивает головой, и те спешно открывают ворота.

Тяжело поддаются они, не желают выпускать несчастных детей из своих безопасных объятий. Хакон пристально смотрит на тех, кому предстоит проверить, на что же они способы, и дает им последний совет:

– Не рискуйте собой напрасно. Будьте благоразумны. Вы не боги, и жизнь у вас всего одна.

Слова Хейд звучат тихо, но, и едва слышимые, заставляют кожу Ренэйст покрыться мурашками, словно бы холод добрался до самых ее костей:

– Нам ли не знать, что и бессмертные боги умирают.

Распахнуть ворота оказывается не так просто – те скрипят столь пронзительно, что больше это похоже на вой. Черной пастью зияет перед ними мир за пределами этой ограды, пугает, пробуждая ужас древний и первобытный. В немом оцепенении стоят они перед распахнутыми воротами, едва ли не разинув рты. С детства знающие запрет, не могут заставить себя сделать решающий шаг. Смотрят в неуверенности и ждут храбрости у других.

«Не ходи в лес один, коль хочешь жить».

– Хвосты поджали, щенки трусливые? – рявкает Хакон. – Недостаточно долго ждали?

Ньял набирает в легкие больше холодного воздуха и с воинственным криком срывается с места. Сухая лучина не успела бы догореть, как и другие, подхватив крик Олафсона, бросаются следом за ним.

И кажется северянке, словно вовсе не к лесу несут их крепкие ноги, а к стенам чужеземного города, залитого солнечным светом. Слышится ей тревожный звон колоколов, крики женщин, стремящихся спрятаться за крепкими дверьми, звон оружия в руках мужчин, готовящихся защищать свой дом. Да только что могут они против воинов Одина?