Янина Волкова - Дети луны, дети солнца [litres]

– Борода Одина… – пораженно выдыхает она.

Тролль не выглядит огромным и не внушает страх. Макушкой он едва касается нижних веток сосен, что окружают их, а сам похож на поросший мхом камень. Существо с упоением впивается в исходящее паром брюхо молодого оленя, тушу которого держит в своих лапах, и снег под его ногами алеет от крови животного. Издавая отвратительные хрюкающие звуки, тролль поднимает голову и принюхивается, оглядываясь по сторонам. Медленно, чтобы не выдать себя, опускает Ренэйст голову, прижимаясь щекой к холодному снегу. Среди всей этой белизны ее даже троллю не увидеть, если не будет двигаться и шуметь, в то время как Хейд присыпает смоляную голову снегом.

– Это детеныш, – выдыхает Ворона, не сводя с тролля взгляд.

И без нее Белолунная понимает это, потому острые зубы стрел все еще скалятся, выглядывая из колчана. Помнят воительницы слова Хакона о том, какая судьба ждет отрока, посмевшего нарушить законы охоты, и потому ни одна не тянется к оружию. Понимают: где детеныш – там его мать, и предпочитают выждать, чтобы проследить и узнать, где находится троллье гнездо. Возле гнезда уж точно будет хоть один молодой самец, и останется лишь добыть зуб, сразив его владельца.

Талой водой ускользает от них возможность заполучить трофей, тролльей кровью хлынув на снег. Громкий, болезненный вопль пронзает тишину, детеныш мечется по поляне, обезумевший. Из шеи его сочится черная кровь, стекая по древку стрелы, пронзившей неокрепшую каменную броню. Хейд изрыгает проклятия и кидает гневный взгляд на лучницу, что находится подле нее, но лук Рены все так же у нее за спиной. Да и могла бы Ворона не увидеть, как готовится она к выстрелу, находясь на расстоянии одного локтя?

Пламенем свечи горит на белом снегу красное оперенье чужой стрелы.

Белая Волчица в ужасе наблюдает за тем, как ослабевшее чудовище падает на колени, протяжно завывая, и из глубины леса отвечает ему полный ярости зов. Рев звучит вдалеке, и у них есть время, чтобы сбежать с места преступления, которое они не совершали. Никому не удастся скрыть обман, старейшинам откроется правда при одном взгляде на трофей, который принесет нарушивший закон.

Хейд слегка дергает Рену за тонкую косичку; нужно уходить, сейчас же. Согнувшись, крадется усыпанная снегом Ворона в сторону лесной чащи и, прежде чем последовать за ней, кидает она взгляд на умирающее чудовище. Снег под телом тролля черен, и в мертвой тишине погруженного в вечный сон леса слышится сиплое дыхание, что срывается с каменных уст. Завороженная, смотрит Ренэйст, как облачками молочного тумана поднимаются к звездам последние его вдохи, и все ждет, когда отбудет он к праотцам. Говорят, тролли были порождениями йотунов, ужасных великанов, и великих богов. Есть ли в вышних мирах место, где блуждают в вечности души павших троллей?

Детеныш издает тихий, полный тоски звук, похожий на всхлип. Тело его содрогается, а после тролль замирает, устремив пустой взор в безразличную вышину. Ренэйст провожает взглядом последний его вдох, растворившийся в холодном воздухе, и не успевает она даже подумать о том, чтобы уйти, как внимание ее привлекает иное движение. Из леса выходит на поляну Фритхов, сын Халле, ярла Медвежьего Когтя. Из тула, что покоится у него на бедре, видны огни алых оперений. Весь вид его пышет триумфом, когда, подойдя к поверженному троллю, крепкой рукой вырывает он стрелу из плена черной плоти. Ярость вспыхивает в груди Белолунной, подобно пламени, и, цокнув языком, перепрыгивает она через поваленное дерево, за коим притаилась вместе с Хейд.

– Фритхов! – зовет она, крепко стиснув в руке свой лук. – Что, во имя Тора, ты творишь?!

Заслышав звонкий голос, Хейд оборачивается и сквозь зубы цедит проклятия. Не их это дело, пусть Халлесон сам отвечает за свои ошибки! Она уже хочет продолжить путь, позабыв о Ренэйст, но не может сделать и шага. Невольно думает островитянка о том, как прогневается мать, узнав, что дочь ее пренебрегла наследницей Чертога Зимы. Исгерд-ярл столь долго добивалась доверия со стороны Ганнара-конунга, что с легкостью обезглавит собственное дитя, если Хейд навредит установившейся связи.

Одно слово конунга – и им не удержать Три Сестры.

Запускает тонкие пальцы в черные свои волосы, слегка сжимая те у корней, и крепко жмурится, силясь смириться со своей беспомощностью. Никогда не вырваться ей из-под влияния матери, еще ребенком осознала это Хейд, да только все никак не поборет свое своеволие. Оглянувшись через плечо, воительница, скрипнув зубами, нехотя возвращается.

Завидев их, Фритхов хмурится – не желает он с кем-либо делиться своей добычей, – однако, обладающий добродушным нравом, сразу же расплывается в улыбке. Бьет себя кулаком по крепкой груди, приветствуя тем самым дочерей великих правителей, и произносит радостно:

– А что, глаза твои не видят, что творю я, Ренэйст, дочь Ганнара? Добываю себе славу и воинское имя, как завещали предки!

– Прежде чем говорить о моих глазах, распахни-ка шире собственные! – Разгневанная, она толкает отрока в плечи, да только тот все так же стоит, словно не почувствовав вовсе. – Какой славой ты себя наградишь, нарушая закон?

В изумлении распахивает он карие глаза, а после хмурится, да так, что взгляда за кустистыми бровями не видать. Заметив, как сжимает он крепкие свои кулаки, Ворона, стоящая в стороне, стискивает ладонью рукоять верного клинка, готовая вступиться за лучницу. Что ее тонкие стрелы против рук его, способных поднять молот кузнечный столь легко, словно тот – перышко? Да только не спешит Халлесон выступать против них.

– С какой стати нарушать мне закон? – спрашивает он, указывая на мертвого тролля дрожащей от гнева рукой. – Я одолел тролля, как и было велено! Разве нет?

– Одолел, – тихо звучит голос Хейд, и темные глаза Фритхова впиваются в спокойное лицо ее. – Да только детеныша пронзила твоя стрела. Нарушил ты закон, хоть и не ведал этого, Фритхов, сын Халле.

Белее снега становится его лицо. Кажется, словно бы ноги не смогут удержать своего владельца, так и бросят в снег. Смотрит Фритхов со страхом в темных глазах, и лишь поджимает Ренэйст бледные губы, посиневшие от холода. Сжимает он стрелу, что все так же держит в руке, и древко ломается напополам.

– Откуда я мог знать? – сипло бормочет юноша, переведя взгляд на тело поверженного им чудовища. – Подле Медвежьего Когтя нет троллей, а никто из старших воинов не объяснил, как отличить детеныша от тех, на коих мы и охотимся!

Имеет ли она право судить его? Знай Фритхов, что не та перед ним добыча, намеренно не выпустил бы стрелу в полет ради легкой наживы. Нет ему смысла лгать, да и какой отрок добровольно опозорит свой род? Однако закон есть закон – Халлесон ошибся, и, коль принесет зуб убитого им тролля, будет опозорен. Смотрит он с мольбой, и Ренэйст, и Хейд понимают, что хочет он от них получить.