Джей Кристофф - Предатель рода [litres]

– Спасибо, что поверили мне, – сказала она.

– Я не верю тебе.

– Тогда… спасибо, что не убили меня.

– Ну, пошли, что ли, – Юкико обратилась к мальчикам. – Исао, закопай ее кожу как можно глубже. Ацуши, пойдешь с нами. Мне нужно поговорить с Даичи.

Исао кивнул и начал расчищать место от мертвых листьев. Ацуши ткнул девушку в спину своим нагамаки так сильно, что та споткнулась. Кин протянул руку и успел подхватить ее, не дав упасть.

– Двигайся, – прорычал Ацуши.

Юкико ушла в подлесок вместе с Буруу, кожу кололо, голова пульсировала. Оглянувшись, она заметила, что Кин положил руку на узлы на спине Аянэ, поддерживая ее и помогая идти по неровной земле. Ацуши шагал сзади с темным хмурым лицом.

Аянэ опустила глаза и едва слышно зашелестела своим тихим голосом. Она была напугана, но она говорила. Проникнув Кеннингом в мысли окружающего их леса и захлебываясь болью, Юкико могла слышать каждое слово лже-особи. Видеть ее сотней пар глаз. Чувствовать сотней ударов сердца.

Из носа у нее снова закапала кровь.

– Спасибо, Кин-сан, – шептала Аянэ.

– Тебе не за что меня благодарить. – Он покачал головой. – Мы здесь делаем то, что надо делать. Юкико – хороший человек. Просто она с подозрением относится к Гильдии. Она многое потеряла из-за них и правительства. Как и большинство тех, кто здесь живет.

– Ее отец.

– И друзья.

– Неужели они меня возненавидят? Я имею в виду Кагэ?

– Наверное. – Кин оглянулся на Ацуши и его нагамаки. – Они не доверяют нам… таким, какими мы были раньше.

– Тогда почему вы здесь?

Прошло много времени, прежде чем Кин ответил. Безмолвное пространство было заполнено дождем, глухо барабанящим по навесу, словно где-то далеко целая армия колотила по земле полым бамбуком. Юкико могла видеть: Кин наблюдает за ней и за идущим рядом Буруу. Он смотрел на лес, медленно окрашивающийся в цвет ржавчины в ладонях осеннего холода. И, наконец, он пожал плечами.

– Потому что здесь то, что я люблю. Потому что я – часть этого мира, и я слишком долго сидел и смотрел, как он исчезает, надеясь, что кто-то другой его спасет.

– Значит, теперь его спасете вы, Кин-сан? Совсем один?

– Не один. – Он покачал головой. – Мы все. Вместе. Нам нужно, чтобы как можно больше людей поняли это. Чтобы как можно больше людей были готовы встать и сказать «Хватит!». Независимо от того, чего это будет стоить.

Аянэ взглянула на Кина и улыбнулась, и ее глаза засверкали, точно роса на полированном камне. Под страхом в ее голосе звучала сила, старая, как горы, нависающие вокруг них, глубокая, как земля под ногами.

– Хватит, – сказала она.

Боль разрасталась, горячая и острая, слишком сильная, слишком резкая. Юкико вырвалась, вернулась к своим мыслям, как вор, вытирая кровь с губ. Буруу искоса взглянул на нее, ничего не сказав, но высказав всё. Она смачно высморкалась и сплюнула соленую алую слюну в подлесок.

Сотни глаз следили за ними, когда они уходили.

Другие слуги никогда не называли ее по имени.

Для своих восемнадцати лет девушка казалась невысокой и истощенной от голода. На плутоватое лицо со впалыми щеками и острым подбородком падали как попало подстриженные волосы, черные и влажные от пота. На месте правого глаза виднелся лоскут темной кожи, на щеке – едва заметный шрам, а бровь пересекал глубокий безволосый рубец. Здоровый глаз был большим, почти круглым и настолько темным, что казался черным.

Если бы кто-то из посетителей дворца сёгуна случайно взглянул на нее, то точно обратил бы внимание на слишком бледный цвет кожи и поспорил бы, что девчонка – урожденная Кицунэ – такая же светлокожая, как и весь лисий клан. Но ее правое плечо, прикрытое грубой хлопковой тканью, не украшали никакие клановые татуировки, а это означало, что она была низкородной полукровкой – бесклановой, – пригодной только для самой черной и грязной работы.

Поэтому и прозвище у нее было соответствующим.

– Эй ты! – раздался голос. – Вонючка!

Девушка остановилась как вкопанная, шаркнув сандалиями по полированному полу, и повернулась к приближающейся домоправительнице, отведя взгляд и сложив перед собой руки. Когда перед ней остановилась пухлая напудренная женщина, девушка уставилась в пол между пальцами ног. На территорию дворца опускалась ночь, но девушка слышала отчаянное чириканье одинокого воробья, задыхающегося от маслянистой дымки лотоса. Листья в убогих садах опадали. На город Киген наползала осень, раскрашивая все в серыё и ржаво-красные цвета, пока светило солнце. Но Вонючка бродила по дворцу только после наступления темноты – чем меньше ее будут видеть при свете дня, тем лучше.

– Да, госпожа, – произнесла она.

– Куда собралась?

– В крыло для слуг, госпожа.

– Как закончишь там, опорожни горшки в гостевом крыле.

Она поклонилась.

– Хай.

– Давай иди уже. – Женщина махнула рукой. – И, ради создателя, помойся завтра. Сёгуна, может, и нет, но всё равно это – дворец. Служить здесь – большая честь. Особенно для таких, как ты.

– Помоюсь, госпожа. Спасибо, госпожа.

Низко поклонившись, девушка подождала, пока домоправительница удалится, и лишь потом продолжила свой путь. Шаркая, она побрела к комнатам для слуг, и расшатанные доски соловьиного пола скрипели и пели под ее ногами. За каждой дверью ее поджидал небольшой ночной горшок из черной обожженной в печи глины, с подарком внутри специально для нее. И каждый она переносила к яме для нечистот на заднем дворе, куда выливала вонючее содержимое. Затем мыла и брела во дворец, чтобы разнести их по комнатам. И при этом внимательно наблюдать за медленным, тщательно спланированным хаосом вокруг, за министрами и солдатами, за магистратами, которые изо всех сил карабкались к вершине власти, собираясь в крошечные жужжащие стайки.

И в самом низу – она.

Домоправительница говорила правду – служить во дворце было честью, которая редко выпадала низкородным. Такие буракумины, как она, находились на самом дне кастовой системы Шимы. Их нанимали только для выполнения тех задач, которые считались омерзительными для обычных граждан. Мужчина, не принадлежавший ни к одному клану, мог, конечно, пойти в армию и оттрубить там десять лет в обмен на настоящую татуировку. Но у девчонки-вонючки такого выбора не было, даже если бы ей захотелось покончить жизнь самоубийством в качестве пушечного мяса на войне с гайдзинами. Кроме того, с ее отцом и этот план не сработал…

Поэтому она здесь – выносит ночные горшки во дворце сёгуна. Над ней насмехаются, ее избегают. Постоянно напоминают, что она недостойна этой чести. Но, даже будучи низкородной, за два года работы в этих роскошных залах она узнала простую истину, о которой подозревала всю жизнь: какой бы благородной ни была задница, дерьмо всё равно воняет.