Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

– Да, – говоришь ты. – Я верю тебе.

Его рот раскрывается. Широко, еще шире, шире, чем может открыться любой человеческий рот. Когда-то тебя беспокоило, что у него слишком маленький рот, теперь он достаточно широк, чтобы вместить кулак. И какие у него зубы – маленькие, ровные, прозрачные, как алмаз, очаровательно блестящие в красноватом вечернем свете. За этими зубами одна тьма.

Ты закрываешь глаза.

Она была в дурном настроении. Старость, сказал мне один из ее детей. Она же сказала, что это просто стресс после попытки предупредить людей, которые не пожелали слушать, что грядут плохие времена. Это было не дурное настроение, это была привилегия ее возраста – обходиться без ложной вежливости.

– В этой истории нет злодея, – сказала она. Мы сидели в шатровой теплице, единственной теплице, потому что она настояла. Скептики Сила до сих пор утверждают, что нет доказательств тому, что все случится так, как сказала она, но она ни разу не ошиблась в своих предсказаниях, и она больше Сил, чем они. Она пила сеф, словно подчеркивая правду химикатами.

– Нельзя указать на единственное зло, единственный момент, когда все меняется, – продолжала она. – Бывало плохо, потом ужасно, потом лучше и потом снова плохо, и все повторялось и повторялось, потому что некому было этого остановить. Но события можно… подправить. Увеличить срок лучшего, предсказывать и укорачивать ужасное. Иногда предотвращать ужасное, улаживая просто плохое. Я перестала пытаться остановить людей. Просто научила моих детей помнить, учить и выживать… пока кто-нибудь в конце концов не разорвет этот круг ради блага.

Я был смущен.

– Вы говорите о Выжигании? – В конце концов, я именно об этом пришел говорить. Сто лет, предсказала она полвека назад. Что еще имело значение?

Она лишь улыбнулась.

НЭССУН СТОИТ НАД ТРУПОМ отца, если возможно назвать эту груду колотых драгоценных камней трупом. Ее пошатывает, голова кружится из-за обильно кровоточащей раны в плече, там, куда всадил нож ее отец. Этот удар – результат невозможного выбора, который он поставил перед ней: быть его дочерью или орогеном. Она отказалась совершать экзистенциальное самоубийство. Она отказалась платить орогенией за право жить. В этот финальный момент ни в ком из них не было злобы, лишь мрачная жестокость неизбежности.

В стороне от этого зрелища стоит Шаффа, Страж Нэссун, который неотрывно смотрит на останки Джиджи Стойкости Джекити со смесью изумления и холодного удовлетворения. По другую сторону Нэссун стоит Сталь, ее камнеед. Теперь вполне возможно называть его так – ее камнеед, поскольку он пришел к ней в час ее беды – не ради помощи, нет-нет, но тем не менее с чем-то значимым для нее. То, что он предлагает и необходимость чего она, наконец, осознает, – это цель . Даже Шаффа не дал ей этого, но это потому, что Шаффа любит ее несмотря ни на что. Ей нужна такая любовь тоже, о, как нужна, но сейчас, когда ее сердце так жестоко разбито, когда ее мысли вразброд, ей крайне нужно что-то более… твердое.

Она получит ту твердость, которой желает. Она будет сражаться за нее и убивать ради нее, поскольку ей приходилось делать это снова и снова, и это вошло в привычку, и, если ей повезет, она умрет ради этого. В конце концов, она дочь своей матери – и лишь народ, который думает, что у них есть будущее, боится смерти. В здоровой руке Нэссун пульсирует трехфутовый заостренный кристалл, темно-синий и прекрасно ограненный, хотя и с небольшой деформацией возле основания, сформировавшейся в подобие рукояти. То и дело этот странный длинный кинжал переходит в прозрачное, неосязаемое, спорно реальное состояние. Оно весьма реально – только концентрация Нэссун не дает этой штуке в ее руке превратить ее в цветной камень, как ее отца.

Она боится того, что может случиться, если она упадет в обморок от потери крови, так что она с удовольствием отправила бы сапфир в небо, чтобы тот вернулся к своей основной форме и чудовищным размерам, – но не может. Пока нет.

Есть еще две причины – они стоят в дверях спальной. Умбра и Нида, двое других Стражей Найденной Луны. Они следят за ней, и, когда ее взгляд падает на них, нити серебра, переплетенные между ними, вспыхивают. Нет обмена ни словами, ни взглядами, просто это немое общение, которого Нэссун и не заметила бы, не будь она тем, что она есть. Под каждым Стражем тонкие серебряные узы, извиваясь, входят в их стопы, вплетаются в мерцание нервов и вен их тела и тянутся к крохотным кусочкам железа, вживленным в их мозг. Эти тонкие нити-корни всегда были здесь, но, возможно, именно напряженность момента заставляет Нэссун увидеть, наконец, насколько толсты эти нити света в каждом Страже – куда толще, чем те, что связывают с землей Шаффу. И наконец она понимает, что это значит: Умбра и Нида лишь марионетки чьей-то более сильной воли. Нэссун пыталась верить в лучшее в них, что они сами по себе, но здесь, сейчас, с сапфиром в руке и мертвым отцом у ее ног… иногда зрелость не может ждать подходящего времени года.

Нэссун вонзает торус глубоко в землю, поскольку знает, что Умбра и Нида это почувствуют. Это обман – ей не нужна сила земли, и она подозревает, что они это знают. И все же они реагируют – Умбра разводит руки, и Нида, привалившаяся спиной к косяку, выпрямляется. Шаффа тоже реагирует, его взгляд встречается с ней. Неизбежно, что Умбра и Нида заметят, но тут ничего не поделать; в мозгу Нэссун нет ни куска Злого Земли, облегчающего общение. Но где не срабатывает суть, свое берет забота. Он говорит:

– Нида, – и это все, что ей нужно.

Умбра и Нида двигаются. Быстро – очень быстро, – поскольку серебристая решетка внутри каждого укрепила их кости и натянула волокна их мышц так, что они могут делать то, чего не может обычная плоть. Перед ними с неотвратимостью бури катится волна подавления, немедленно поражая главные доли сэссапин Нэссун онемением, но она уже в обороне. Не физически, в этой битве она им не соперник, да и едва стоит на ногах. Ей остались лишь воля и серебро.

Потому Нэссун – тело ее спокойно, ее разум неистов – хватает серебристые нити из воздуха вокруг себя и свивает грубую, но эффективную сеть. (Она никогда не делала такого прежде, но никто и не говорил ей, что так нельзя.) Она набрасывает часть ее на Ниду, не обращая внимания на Умбру, поскольку так сказал Шаффа. И в следующее мгновение она понимает, почему он велел ей сосредоточиться лишь на одном из Стражей. Серебро, которое она спряла вокруг Ниды, должно было бы крепко связать ее, как насекомое, влипшее в паутину. Вместо этого Нида резко останавливается, затем смеется, когда нити чего-то еще выбрасываются из нее и бьют по воздуху, рассекая сеть вокруг нее. Она снова бросается на Нэссун, но та – после испуга от скорости и эффективности реакции Стража – поднимает камень из земли и пронзает стопу Ниды. Это лишь ненамного тормозит ее. Она рвется вперед, ломая осколки камня, которые продолжают торчать из ее ботинок. Пальцы одной ее руки сложены как когти, другая кисть сложена как плоский клинок. Какой рукой первой дотянется, так и будет рвать Нэссун.