Дженнифер Доннелли - Железное сердце [litres]

Братья, вскинув кирки на плечи, давно разошлись по штольням – все, кроме Иеремии и Йооста, которые еще вчера ушли на многодневную охоту. Оставшимся приходилось дольше работать под землей. Тапфен ушла в лес по грибы. Дома был только Вебер. Он стоял у громадной железной плиты и готовил на ужин что-то вкусное. Услышав слова Софи, он повернулся и, упершись лапкой в бок, посмотрел на нее.

– Ну давай же, – упрашивала его она. – Давай проверим, на что я способна!

Взгляд паука стал скептическим. Не оборачиваясь, он протянул лапу себе за спину, взял оттуда что-то, не видимое Софи, и сунул ей.

Это оказался золотистый ломоть только что испеченного ржаного хлеба. Софи подалась вперед и втянула носом аромат, от которого текли слюнки. Сердце работало тихо.

– Видишь? – воскликнула она. – Я же говорила! А ну, давай еще! Что угодно давай! – Она прижала к груди ладонь. – Вот увидишь, оно не издаст ни звука!

Вебер пошел в кладовую, скрылся там и через минуту показался с большим круглым блюдом. Стоило Софи разглядеть, что лежит на нем, как ее сердце устроило перезвон, точно колокола в день королевской свадьбы.

– Торт «Черный лес»? – с упреком сказала она и топнула ножкой. – Вебер, ну так же нечестно!

Софи обожала этот десерт: торт высотой не меньше десяти дюймов, из нескольких слоев шоколадного бисквита, пропитанных вишневым сиропом и щедро смазанных взбитыми сливками. Украшали его башенки из сливок, на каждой из которых сидела темная, хорошо созревшая вишня.

Повинуясь желанию, Софи схватила с торта вишенку и впилась в нее зубами. Сок брызнул ей на подбородок. Сердце замурлыкало. Вебер сердито посмотрел на нее и разразился громкими визгливыми звуками, подозрительно похожими на брань. Софи поняла, что поступила некрасиво.

– Прости меня, – произнесла она робко. – Видимо, все не так хорошо, как я надеялась. У нас есть еще вишня? Я все исправлю. Я…

Что-то громко затарахтело, прервав ее на полуслове. В груди у Софи потяжелело. Тяжесть росла, выжимая воздух из легких. Девушка хотела перевести дыхание, но не смогла. Секунды шли, а вдох все не получался. Напуганная, она ухватилась руками за край стола, чтобы не упасть, и стала напрягать легкие, заставляя их расшириться. Ничего не выходило. Где-то далеко, как ей показалось, испуганно верещал Вебер. Она покачнулась, выпустила стол и рухнула на четвереньки.

Удар о твердый дощатый пол оказался таким сильным, что тяжесть в груди вдруг исчезла, тарахтение прекратилось, а легкие снова заработали как ни в чем не бывало. Через мгновение Софи почувствовала, как Вебер поднимает ее с пола. Усадив Софи на скамью, он опустился перед ней на колени, нежно отвел прилипшую прядку волос с ее раскрасневшегося, потного лица и застрекотал. Она не понимала слов, но разгадала их смысл.

– Я… я не знаю, – дрогнувшим голосом ответила она. – Только что все было хорошо, и вдруг я перестала дышать. Наверное, что-то с сердцем. Какая-нибудь шестеренка зацепилась, я думаю.

У Вебера был готов чай. Он сбегал к плите, налил чашку, принес и поставил перед Софи. Убрал еще одну прядку с ее лица, тревожно глядя на девушку всеми восемью глазами. И уже собирался что-то сказать, когда что-то громко, сердито зашипело.

Это на плите убегал луковый суп-пюре. Жидкость выплеснулась на раскаленную железную поверхность и теперь плясала и кипела на ней, подгорая и издавая ужасный запах.

– Ой, Вебер, прости! – воскликнула Софи. – Это я виновата. Я тебя отвлекла.

Ей было так стыдно. У паука столько работы, а она пристала к нему со своими глупостями. Вскочив на ноги, она сказала, что вымоет плиту, но Вебер отмахнулся. Она села и грустно вздохнула. Поднося к губам чашку с чаем, она заметила, что со всей этой возней порвала рукав. Да еще как – разрыв шел от манжеты до самого локтя. «Здорово. Зацепилась, наверное, за скамью, когда падала», – подумала она.

– Вебер, мне надо заштопать рукав, – обратилась она к пауку. – Где я могу найти еще одну старую рубашку, чтобы надеть, пока буду штопать эту?

Отскребая с плиты пригоревший суп, отбрасывая через дуршлаг вареную брюссельскую капусту, помешивая пыхтящую в горшке чечевицу и соля курицу – все это он делал одновременно, – паук показал на потолок.

– Чердак? – уточнила она.

Вебер кивнул. Софи допила чай и пошла на второй этаж, с трудом волоча ноги, которые стали вдруг такими же непослушными, как и ее шумное сердце. В конце коридора была дверь, за которой начиналась еще одна лесенка. Она-то и вела на чердак. Софи уже не раз бывала там. Несколько раз в день она, тайком от всех, пробиралась туда, чтобы взглянуть, не едет ли Хаакон.

Месяц прошел с тех пор, как егерь забрал ее настоящее сердце, а принца все не было. Каждый день она просыпалась и говорила себе: «Сегодня он приедет». И каждый вечер засыпала, разочарованная. Иногда внутренний голос тихо шептал: «Он и не думал тебя искать. Если бы хотел, давно нашел бы». Софи не слушала его, гнала прочь, но он каждый раз возвращался.

Вот и теперь она сразу шагнула к узкому чердачному окошку. Густой полог деревьев мешал разглядеть, что творится в лесу у дома, но, если высунуться в окошко и повернуть голову набок, можно было увидеть солнечную прогалину. А если посмотреть в другую сторону, взгляду открывалась роща серебристых берез и тропинка, что вела через нее к Лощине.

– Где же ты, Хаакон? – прошептала она.

Где-то там, в лесу, ищет ее. Наверняка. «Он придет. Дай ему еще пару дней», – сказала она себе. Ей просто необходимо было верить в своего спасителя: без него – ни будущего, ни надежды.

– Но нельзя же выйти ему навстречу в рваном платье, – сказала она вслух, напоминая себе, зачем она пришла сюда на этот раз.

Софи хорошо знала дорогу на чердак, но еще ничего на нем не искала. Теперь, оглядевшись по сторонам, она поняла, что найти здесь сорочку и вообще что угодно – задача не из легких. Семеро братьев не были поклонниками порядка. Точнее говоря, они бросали все где придется. Тапфен вечно подбирала за ними колесики и шестеренки, тетивы для лука и разные инструменты.

Принимаясь за поиски, Софи с улыбкой думала о братьях. Она была благодарна им за доброту и заботу, успев узнать их и полюбить. Шатци, например, был самым чувствительным из всех. Его круглое лицо в оправе рыжих волос то и дело вспыхивало от обуревающих его эмоций. Якоб, старший брат, отличался решительностью и предприимчивостью. Он был седым, с морщинистым лицом. За шутками и прибаутками острого на язык Иеремии, как поняла Софи, скрывалась тайная грусть – она часто замечала его взгляд, исполненный глубокой печали. Спокойный и уравновешенный Иоганн часто бывал погружен в свои мысли. Йоост всех мирил. Йозеф, к одежде которого вечно приставали соломинки и клочки сена, лучше всего чувствовал себя среди кур, коров и свиней. Грубиян Юлий был умен, проницателен и добр, хотя и по-своему. Когда Софи поправлялась и много времени проводила в постели, именно он читал ей по вечерам, чтобы прогнать скуку.