Евгения Хамуляк - Она спрятала сердце в куклу [litres самиздат]

Женщина и девочка ушли с Молли, Долли осталась смотреть на высокого бравого отца. Тот нервно поправлял свои красивые волнистые волосы, чуть тронутые сединой. Он оглядывался по сторонам, становясь все беспокойнее, словно вор, искавший запасную дверь для побега. Женщина с ребенком расположились у входа в Лес, и мужчина, таким образом, оказался в центре поляны. Сзади него стояла Молли, а напротив – Долли. Он все чаще и чаще касался своих волос, все поправляя и укладывая их, и озирался по сторонам.

Сцена со стороны смотрелась необычно: возвышающаяся статная мужская фигура, лихорадочно осматривающаяся по сторонам, пятившаяся назад, и тонкая фигура молодой женщины напротив, твердо и с вызовом смотрящая вперед. Несмотря на явную разницу в росте, сила исходила из ее тела, хотя при обычных обстоятельствах он мог одной рукой отбросить ее на землю, а может быть, одним ударом свернуть ей шею.

– Здравствуй, блоха, – ласково обратилась Долли, глядя вперед, однако никто не улыбнулся в ответ. Долли веселела на глазах, будто услышав смешную шутку, от которой не могла насмеяться.

Снова фыркнув и скривив лицо, он недовольно посмотрел на небольшую фигуру перед собой, всем видом показывая, как ему неприятен этот разговор.

– Некрасиво не здороваться со старыми знакомыми, качапуя, – и вновь Долли, предвкушая еще большее веселье, разразилась неистовым смехом.

Что-то стало происходить с лицом собеседника: вмиг оно посерело и сделалось злобным, как тогда в Лесу, будто кто-то другой, незнакомый сейчас говорил с волшебницей.

– Капризная, завистливая, жадная, ревнивая, глупая кукла, – с неприязнью выговаривая каждое слово, ехидно произнес мужчина, – плохая Долли! – нечто вроде улыбки озарило пылающее ненавистью лицо, десятки тонких лучиков раскрасили его, делая, как ни странно, красивее.

– Сколько же надо было сотворить жестокостей, чтобы злоба сделала твое лицо таким прекрасным, блоха, – тепло сказала Долли, разглядывая рыцарственную красоту мужчины напротив. Из таких персонажей выходили знаменитые генералы и великие полководцы, отдающие холодные трезвые приказы к войне.

В ответ она услышала гневный нечеловеческий рык.

– Каждый видит то, что боится увидеть в себе, качапуя, – продолжала смеющаяся Долли.

Однако лицо мужчины уже не улыбалось, наоборот, оно особенно напряглось и стало исходить судорогами.

– Острый язык – как лезвие, черная Долли, – прошипел мужчина или тот, кто говорил от его имени. Руки его сжались в кулаки, и костяшки побелели от сильного ожесточения.

– Хочешь попробовать мой язык в деле, качапуя? – спросила Долли, и глаза ее стали черными, теряя человеческий облик.

Мужчина не поменял позиции, но, прищурившись, решил помедлить с нападением.

– Разрешаю увидеть себя, – властно сказала Долли, и тут стало происходить что-то пугающее.

Долли провела руками в воздухе, словно разрезая его на две части, и на глазах ее нос стал проваливаться, щеки серели отвратительной зеленой чешуей, обнажая некрасивые кости с мерзкими серыми кусками мяса; волосы зашевелились, словно тысячи насекомых забегали по ее голове, и первые локоны, безобразно скукожившись в седые клочки, посыпались на землю, обнажая абсолютно белый, словно полированный, череп.

Но самое страшное происходило с глазами: они вытекли большими белыми каплями из глазниц, оставив черные пустые дыры, где остались гореть, повиснув в воздухе, дьявольские огоньки, которые только разгорались от страха, охватившего фигуру напротив. Огоньки упрямо следили за каждым движением мужчины, который стал раскачиваться и пятиться назад.

Рот все еще улыбался, но кожа нещадно слезала, исчезала шея и челюсть, а белые ровные зубы, зловеще стуча друг о друга, стали превращаться в страшную дьявольскую пасть какого-то монстра. Из этой зловещей черной щели вдруг показался длинный тонкий язык, на конце и в самом деле острый, поблескивая стальным лезвием.

– Хочешь попробовать его? – зверски прошипело чудовище, еще несколько минут назад бывшее Долли, опасно приближаясь к человеку. Ужасный смех и страшное карканье вырывались из дьявольской щели этого существа, на ходу оно разрывало свои одежды. Там, где только что белела красивая женская шея и грудь, кожа словно обугливалась и, шипя, облезая, повисала на серых мертвецких костях. Огоньки глаз неотрывно следили за каждым движением фигуры напротив.

– Хочешь жить, качапуя? – спросила мумия с кинжалом вместо языка.

И тут будто дьявольские превращения коснулись и бравого мужчины, чье тело вдруг, сжавшись, посинело, а потом и вовсе почернело. Словно разрываясь на части от страшной боли, мужчина стал отчаянно кричать, его крик, огласивший весь Лес, ударной волной сбил с ног всех присутствующих:

– Я хочу жи-и-ить, – извергалось из горла мужчины, отчего его голос стал превращаться в жуткий визг, и он, споткнувшись, сам свалился на землю.

– Какая злая шутка, капачуя: не пройдет и пяти минут, как ты будешь молить меня о смерти, – грустно сказала мумия, а потом опять жутко расхохоталась от своих же слов.

Человека била дрожь, он катался по земле, словно его били палками изнутри, и вдруг его лицо изменилось до неузнаваемости, потеряло человечий вид и стало похожим чем-то на облик приближающейся мумии: острые, словно иглы, длинные зубы, черная полоска кожи вместо рта, раздутые черные ноздри и огненные глаза. Еще какое-то время мужчину колотило и рвало изнутри, но потом из его рта стал подниматься черный смерч, на ходу раскручивающийся и раскачивающий тело, болезненно скрученное на земле.

Мумия остановилась, наблюдая, как этот смерч покидает бездыханную фигуру и превращается в нечто. Гигантский черный скакун с поднимающейся густой гривой и черным черепом вместо морды будто парил над человеком, тяжело дыша и извергая проклятия в сторону мумии. Как вдруг конь рванул, оставив валяться бездыханное тело на траве, и то ли поскакал, то ли поплыл черным облаком в сторону Молли, видимо, желая сожрать или раздавить белую фигуру Королевы. И сделав прыжок в воздухе, собрав все свои нечеловеческие силы, монстр бросился на нее.

Однако произошло обратное: коня, словно он ударился о невидимую преграду, как котенка, сильно подбросило в воздухе снежной волной, согнуло пополам и со всей нечеловеческой силой ударило о землю. Грязь, трава и пыль огромными комьями разлетелись по округе, открывая большую яму, в центре которой валялась не имевшая обличья орущая от невиданной боли тварь. И вновь страшный визг или крик оглушил Лес, отчего всем пришлось закрыть уши, такой пронизывающий и жуткий он был.

– Человека, который научился любить от всего сердца, научился принимать любовь и окружающий мир во всем его великолепии и уродливости; человека, который смог превозмочь себя и не ответить злом на зло, подлостью на подлость; человека, сумевшего в каждом своем друге и недруге увидеть нечто хорошее, не могут тронуть твои проклятья, качапуя, – проговорила мумия, возвышаясь над ямой, где оказался конь, который уже собирался с силами и разворачивался в сторону говорившей. Разрывая черным копытом землю, дымясь от злобы и ярости, тряся своей страшной мордой, он вновь готовился напасть на хохочущую мумию.