Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

Возможно, он смог бы.

Ее город и дворец полнились плачем и криками. Она преодолела Ступени процессий, успев заметить, как нариндар исчезает меж огромных бронзовых створок портала, ведущего в имперский зал аудиенций. Она следовала за ним, забыв про дыхание. Ее, конечно, удивляло, что нариндар пробирается куда-то сквозь дворцовые покои, но, с другой стороны, вообще все, связанное с этим человеком, было словно окутано снежной пеленой, цепенящим покровом неизвестности. Она провела кончиками пальцев по шеренге киранейских львов, оттиснутых на бронзе входной двери, полузаваленной обрушившейся каменной кладкой, а затем тихо проскользнула сквозь приоткрытую створку.

Царящий внутри зала аудиенций сумрак сперва сбил ее с толку. Она всмотрелась в обширные, изысканно отделанные пространства, пытаясь отыскать признаки присутствия нариндара, взгляд ее скользнул вдоль поблескивающих линий, образованных основаниями колонн – как небольших, так и по-настоящему грандиозных.

Его нигде не было видно.

Более не пытаясь скрываться, Эсменет шагнула в придел величественного зала. До ее чувств доносился запах менеанорского бриза, необъятного неба и даже остаточный душок ее утреннего совещания с министрами…

Аромат купаний ее сына…

Вонь внутренностей ее дочери…

Впереди нее разверзшаяся дыра на месте стены сверкающим, серебрящимся ореолом обрамляла силуэт трона Кругораспятия. Эсменет замерла в одноцветных лучах этого сияния, лишенная даже тени страха, несмотря на то что наконец поняла, зачем нариндар заманил ее сюда.

Ведь такова судьба, которую определила ей Блудница – всегда лишь пытаться править. Быть игрушкой в чьих-то руках.

Быть прокаженной мерзостью, облаченной в шелка и золото, – дохлой плотью, гниющей под ласкающей взгляды личиной!

Она стояла здесь, такая маленькая в сравнении с простершимся во всех направлениях полом огромного зала, такая крошечная под сенью воздвигнутых ее мужем громадных колонн. Она даже закрыла глаза и пожелала, чтобы смерть ее наконец явилась. Глазами своей души она видела, как этот человек, Иссирал, ее нариндар, ее священный ассасин, движется к ней без какой-либо спешки или опасения, не прилагая усилий, и его нож, увлажненный и бледный, плывет и скользит, выставленный вперед. Она стояла, ожидая пронзающего удара, и готовая, и противящаяся ему, каким-то образом прозревая, как содрогнется ее тело от вторгнувшейся стали, как постыдно растянется она, рухнув на жесткий каменный пол.

Но удара все не было. Огромные пространства зала аудиенций оставались тихими и пустынными, не считая заплутавшего воробья, бившегося о сети, что свисали со сводов, смыкавшихся выше отсутствующей стены. Ее горло пылало.

Она задержала свой взгляд на проеме, искрящемся серебристо-белым светом, и задумалась о ведущих к трону ступенях, столь священных, что людей убивали лишь за то, что они по ошибке пытались припасть к ним. Казалось, что хлопанье крыльев и буйство сражающегося с сетями воробья отдаются прямо в ее груди, скрежеща и царапая кости. Она остановилось на самой первой ступени величественного тронного возвышения, овеваемая ветрами Бытия.

И тогда святая императрица Трех Морей узрела его – силуэт, возникший на самом краю исчезнувшего простенка. Человека, будто бы пытающегося укрыться внутри от палящих лучей осеннего солнца. Она тотчас же узнала его, но упрямейшая часть ее души сперва решила уверовать в то, что это был Иссирал. Каждый сделанный им шаг, как и золотящиеся ореолы над его лицом и руками, и висящие возле его пояса головы демонов; как львиная грива его волос и борода или его мощная стать, калечили и гнали прочь от нее этот самообман и притворство…

– Чт-хо… кх… – закашлялась Эсменет от внезапно пронзившего ее ужаса. – Что ты здесь делаешь?

Ее муж, как всегда невозмутимый, взирал на нее.

– Пришел, чтобы спасти тебя, – молвил он, – и уберечь то, что еще могу.

– С-спасти меня?

– Фанайял мертв. Его стервятники разлетаются кто куда.

Перед ее глазами все потемнело, и она пала на колени – как и должно покорной жене.

– Эсме? – произнес Анасуримбор Келлхус, опустившись на колено, чтобы подхватить ее.

Он поддержал Эсменет, тут же излив малую плошку ее души в бездонную чашу своего постижения. Она наблюдала за тем, как на лицо его хлынула хмурая тень. Он отпустил ее руки, возвышаясь над ее испугом, словно башня.

– Что ты наделала?

Хватаясь за его шерстяные рейтузы, цепляясь пальцами за край его правого сапога, она вздрагивала от пощечин и ударов, которые так и не явились.

– Я… – начала она, чувствуя спазмы подступающей тошноты.

– Лишь позволила… – прошептала мятежная часть ее души.

– Я… я…

– … этому произойти.

И Дар Ятвер зрит себя, видящего, как он делает шаг из места, где стоял он всегда, извечно пребывая в ожидании. Мраморная громада колоннады отдергивается, словно занавес, являя имперского демона, стоящего там, где стоял он всегда, извечно пребывая в ожидании. И видит он Воина Доброй Удачи, вскидывающего свой сломанный меч…

И встряхивает Матерь ковер Творения…

Он восходит по лестнице к залу, столь огромному, что сквозь него можно протащить галеру вместе с веслами. Он поднимает взгляд и видит себя, стоящего перед громадными бронзовыми створками портала, ведущего в имперский зал аудиенций: одна завалена обломками, другая же, приоткрывшись, висит на надломившихся петлях. Он следит за собой, вглядывающимся в опоясанный каменными колоннами сумрак, в мерцающие мрамором выси, в темнеющие на полированном полу отражения. Он видит белесое сияние неба там, за пределами дворцовых сводов. Зрит место там, позади Мантии, где сражаются тени и свет и где проклятый аспект-император воздвигся подле своей съежившейся от страха жены. Она сокрыла сама от себя свою волю, но демон все еще видит прямо сквозь души.

Как он видел всегда.

Дар Ятвер прозревает себя, беззвучно вжимающегося в громадную колонну. Слышащего эхо, гремящее в сумраке изысканно украшенного зала:

– Что ты наделала?..

Матерь топчет стопою своею лик Творения.

Сама Жизнь спотыкается. Своды зала расцепляются и устремляются вниз.

Его меч вихрем прорывается сквозь завесу обломков.

Слеза бездонным колодцем зреет в зенице Матери. Творение будто молотком колотит по всему земному, что явлено.

Демон пляшет, избегая падающих сводов, дивным образом поддерживая свою шатающуюся жену.

– Эсме?

Его сломанный меч мечется из стороны в сторону, отводя, словно волшебным желобом, завесу падающих обломков.

Матерь роняет Слезу. Вся необъятная кровля зала оседает, а затем рушится осколками мраморного великолепия.