Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

– Твоя гордость…

– Твоя сила…

– Суть ничто, кроме искры для…

– Похоти…

– Моих созданий…

Мысли великого князя промчались сквозь душу старого колдуна.

– Они процветут…

– В твоих горестях…

Они поднимались… поднимались посреди вони и тьмы. Огромная, с золотыми ребрами горловина рога проплыла мимо и вниз.

– Проклятье! – возопил Нау-Кайути. – Как долго ты еще сможешь продлевать уловками эту отсрочку, старый нечестивый дурак?

– Твои глаза…

– Вынут…

– Мужское естество…

– Отрежут…

– И я предам тебя…

– Своим детям…

– На потеху и поругание…

И Нау-Кайюти расхохотался, ибо страх был вовсе неведом ему:

– Пока свое слово не изречет Преисподняя?

– Ты будешь сокрушен…

– Побит и унижен…

– Раны твои изойдут кровью…

– Черным семенем детей моих…

– Честь твоя будет брошена…

– Пеплом…

– На горние ветры…

– Где Боги соберут ее! – прогудел великий князь. – Те самые Боги, от которых спасаешься ты!

– И ты будешь рыдать…

– Тогда…

Платформа со знаком Силя возносилась в окружающей тьме, прямо к сверкающему золотом просвету. Прикованный к прочному остову, старый колдун вскричал со всей безумной непокорностью, взревел с не принадлежащей ему силой:

– И когда все это будет сделано…

– Ты расскажешь мне…

– Где твой проклятый наставник…

– Сокрыл…

– Копье Ца…

А потом пришел ослепительный свет, мерцающий и холодный.

Кашель… словно он вдруг поперхнулся студеным воздухом.

Ночь обрушилась сразу, как только они спустились с противоположной стороны ледника, и пришлось разбить лагерь чуть пониже померзлых высот. Они устроились на безжизненном карнизе, на камнях которого, на южной стороне, солнце накололо узоры лишайника. А потом уснули, прижавшись друг к другу – в надежде выжить, согреться.

Теперь, протирая глаза, старый колдун увидел, что Мимара, обняв колени, сидит на приподнятом краю карниза и вглядывается вдаль, в сторону разрушенного талисмана – Ишуали. На ней, как и на нем самом, были подопревшие меха, однако если он предпочел упрятать под шкуры краденый нимилевый панцирь, Мимара натянула золоченый хауберк прямо поверх одежды. Она посмотрела на Акхеймиона с любопытством, не более того. Прямо как мальчишка – при такой-то прическе, подумал он.

– Я видел сон… – проговорил он, обнимая себя руками для тепла. – Я видел его .

– Кого?

– Шауриатаса.

Объяснений не требовалось. Шауриатас – таким было оскорбительное прозвище Шеонанры, хитроумного великого магистра Мангаэкки, своим гением сумевшего обнаружить последних живых инхороев и воскресившего их план разрушения мира. Шауриатас. Глава Нечестивого Консульта.

В ее глазах промелькнуло удивление.

– И как у него идут дела?

Старый колдун заставил себя нахмуриться, а потом расхохотался.

– Не сказал бы, что он в своем уме.

В освещенной утренним солнцем дали долина громоздилась и рушилась, овраги и рытвины соединялись друг с другом под немыслимыми углами, откосы щетинились елями, подпирая обрывы, вонзавшиеся в облака.

Ишуаль вырастала перед ними на невысоких складках местности, башни и стены ее были повержены… оправа, из которой вырвали самоцветный камень.

Ишуаль… Древняя твердыня Верховных королей Куниюрии, на целую эпоху сокрытая от людей.

Когда вчера они с Мимарой пересекали ледник, он не знал, чего ожидать. Он имел какое-то представление о времени, o той безумной и невидимой кожуре, которой прошлое окружило настоящее. Когда жизнь была монотонной и безопасной, когда то, что случалось и случилось, образовало нечто вроде жижи, парадоксы времени казались всего лишь прихотью. Но с тех пор как жизнь вновь сделалась весомой… настоящее никогда еще не выглядело более абсурдным, более ненадежным, чем сейчас. Надо было есть, есть, как всегда, любить, надеяться и ненавидеть, так же как и прежде, – но это представлялось невозможным.

На двадцать лет он затворился внутри своих Снов, отмечая, как неторопливо копится груз ночных вариаций и перестановок. Единственным календарем ему служило взросление детей его рабыни. Прежние горести, конечно же, испарились, но все же каждый день казался тем днем, когда он проклял Анасуримбора Келлхуса и с окровавленными ступнями начал свой путь в изгнание – так мало случилось с той поры.

Затем была Мимара с давно забытой мукой и новостями о Великой Ордалии…

Затем были шкуродеры со своим злобным и кровожадным капитаном…

Затем Кил-Ауджас и первый шранк, загнавший их в преддверие ада…

Затем безумие Великих Косм и долгий, напоенный подлинным помешательством путь через равнины Иштиули…

Затем библиотека Сауглиша и Отец Драконов…

Затем Ниль’гиккас, смерть последнего короля нелюдей…

И теперь Акхеймион сопел и пыхтел, поднимаясь к вершине ледника в гибельной тени всего произошедшего, не зная, что думать, слишком отупев и перегорев, чтобы возликовать. Пока еще сам мир лежал горой меж ними, и подъем заставлял трепетать члены и сердце его…

И вот перед ним Ишуаль, – итог отданных труду лет и множества жизней; Ишуаль, место рождения святого аспект-императора.

Разрушенная до основания.

Какое-то мгновение он просто пытался проморгаться: слишком холоден воздух, а глаза его слишком стары. Слишком ярко сияет солнце, слишком ослепительно искрятся ледяные вершины. Но как он ни щурился, ничего разглядеть не мог.

А потом он ощутил, как маленькие и теплые ладошки Мимары сомкнулись на его ладонях. Она остановилась перед ним, заглянула в глаза.

– Для слез совсем нет причин, – сказала она.

Причины были.

И более чем достаточно.

Забыв о смехе, он смотрел на разрушенную крепость, взгляд его перескакивал с детали на деталь. Огромные блоки, опаленные и побитые, рассыпались по всем склонам вокруг крепости. Груды обломков.

Рассветная тишина грохотала в его ушах. Он глотнул, ощутив пронзившую горло пустоту. «Вот как…» – думал он, но что при этом имел в виду – труд, страдание или жертву, сказать не мог.

Отчаяние, явившись, рухнуло на него, забурлило в его чреве. Он отвернулся, попытавшись подчинить глаза собственной воле. И обругал себя: «Дурак!» – встревоженный тем, что преодолел свои прежние слабости для того лишь, чтобы сдаться старческим немощам. Как можно позволить себе оступиться в подобное время?

– Я знаю, – прохрипел он, надеясь взять себя в руки рассказом о своем Сне.

– Что ты знаешь?

– Как Шауриатас выживал все эти годы. Как ему удалось избежать смерти…

И Проклятия.

Он объяснил, что чародей Консульта был ветхим и дряхлым еще в дни Дальней Древности, и Сесватха, вместе со школой Сохонк, считали его скорее жуткой легендой. Он описал гнилую, источенную ненавистью душу, вечно ниспадавшую в ад, вечно не пропускаемую в пекло древними и таинственными чарами, удерживаемую мешковиной иных душ, слишком близких к смерти, напрочь лишенных одухотворяющей страсти, чтобы суметь воспротивиться яростной хватке.